Летчицы. Люди в погонах - [66]

Наташа холодно посмотрела на нее, отметив про себя возросший за последние дни интерес матери к своему внешнему виду.

– Наташа, – подала голос Марина. – Иди погуляй… Мне надо поговорить с Катей.

Наташа тут же согласилась, выскочила на улицу. Марина повернулась к дочери.

– Катя, есть возможность уехать на юг, в дом отдыха. Перед учебой тебе надо отдохнуть. И путевка есть. Почему бы не съездить на море?

Катя ожидала всего, что угодно, но только не такого предложения.

– Я совершенно здорова и чувствую себя великолепно.

– И все-таки подумай, – настаивала Марина, – год у тебя выпускной, трудный…

В комнату вошел Кочаров, возбужденный, злой.

– Начинается веселая жизнь! – проворчал он, покосившись на Марину. – А все Растокин…

– Родственником будет… – чуть слышно заметила она.

– К сожалению…

– А что? Сергей – офицер толковый, как ты говоришь… Поженятся, я буду рада.

Он, конечно, уловил в ее голосе иронические нотки и тоже с наигранным удивлением воскликнул:

– Как, разве это уже решено?

Катя поняла их неуместную шутку, резко ответила:

– Да, решено! – повернулась, быстро вышла из комнаты.

Кочаров посмотрел ей вслед, огорченно произнес:

– Час от часу не легче. Ну и дела…

А дела были действительно неважными. Он только что вернулся из батальона Полякова, где приехавшие из Москвы офицеры проверяли уровень технической и специальной подготовки танкистов. Первый класс подтвердили лишь шестьдесят три процента. Особенно слабо, как выяснилось, были отработаны взаимозаменяемость членов экипажа и действия их в условиях применения оружия массового поражения.

Видя все это, Кочаров сокрушался, недоумевал, бросал гневный взгляд на комбата, тут же приказал ему срочно устранить выявленные недостатки, привести все в «соответствие». Но Кочарову вежливо заметили, что штурмовщиной такие вопросы не решают, что это делают планомерно в процессе всей боевой подготовки.

– Ну и дела… – повторил он сокрушенно, расхаживая по комнате.

Незаметно вошел Иван Кузьмич и, будто возобновляя прерванный разговор, сказал:

– Ты пойди, Максим, скажи Валентину Степановичу спасибо. Вот что я тебе посоветую.

– Перед тобой оправдывался? – повернулся к нему Кочаров.

Иван Кузьмич пожал плечами:

– Зачем ему передо мной оправдываться? Я не маршал. Он по-дружески хотел… А ты на дыбы…

– Валентин добра тебе желает, – добавила Марина.

Кочаров не выдержал, вскипел:

– Доброхоты! Вижу, какого добра он желает. Из-за тебя он готов пойти на все… И уже начал…

– Как тебе не совестно! – обидчиво произнесла Марина и вышла из комнаты.

Иван Кузьмич потоптался на месте, не зная, куда себя деть, огорченно вздохнул:

– Эх, Максим, Максим… Думал, генералом станешь. На генеральские погоны хотел полюбоваться…

Он болезненно переживал неудачи сына, ему было обидно видеть, как он упорствует, не хочет признать своих ошибок.

– Голова у тебя светлая и упорство наше, кочаровское, есть. Только вот гордыню свою малость поубавь. Мешает она тебе. Ты приглядись к себе, приглядись к делам. Все ли у вас так, как надо? Может, подчиненные тебя вводят в заблуждение, а ты вводишь в заблуждение начальство выше?

Кочаров не успел что-либо ответить на эту колкость отца, в дверь постучали.

– Можно? – спросил Рыбаков, открывая дверь.

– Заходи, заходи, – пригласил Кочаров. – Хорошо, что пришел. Посоветоваться надо.

Иван Кузьмич, поздоровавшись с Рыбаковым, вышел. Кочаров усадил майора за стол, пододвинул к нему сигареты, пепельницу.

– Скажи мне, Виктор Петрович, разве это справедливо? Работаем день и ночь! Полигон, танкодром, походы, учения. В передовые вышли! А они все перечеркнули, все за борт выбросили!

Рыбаков задумчиво посмотрел на Кочарова, с сожалением сказал:

– Критикуют нас правильно, Максим Иванович. И за гравий, и за дутые цифры по классности, и за то, что перед стрельбами «натаскивают» экипажи, по какой мишени кому стрелять, с какой дистанции, откуда мишень появится…

– Тренируют – не натаскивают, – поправил его Кочаров.

– Натаскивают, Максим Иванович, натаскивают, – с твердой ноткой в голосе произнес Рыбаков. – А мы делаем вид, будто этого не замечаем. Противник нам борта своих танков в бою так легко подставлять не будет, Максим Иванович. Не будет.

– Недостатки есть. Мы их не скрываем…

– Я и пришел о них поговорить.

Кочаров недовольно поморщился.

– Но за тремя соснами не видеть леса – это правильно? Им этот злосчастный песок глаза запорошил.

На что Рыбаков спокойно заметил:

– Люди они разумные, опытные. Разберутся. Да и зачем им выдумывать недостатки? Их и без того у нас хватает. Мы сами их видим.

«Не успел приехать в полк и уже во всем разобрался, увидел все недостатки!» – болезненно подумал о Рыбакове Кочаров, а вслух сказал:

– Мастерства и храбрости моим танкистам не занимать! О нас в газетах пишут!

«А тебя заносит, командир, заносит», – с грустью подумал Рыбаков и проговорил тихо:

– Некоторые корреспонденты тоже иногда через розовые очки на все смотрят. Есть еще такие… – Помолчав, добавил: – Полякова на партком вызывали. Досталось. Думаю, на пользу. Разговор был суровый…

Кочаров не высказал своего отношения к разбору дела Полякова на парткоме, но по обиженному его лицу Рыбаков понял, что он к этому относится неодобрительно.