Летчицы. Люди в погонах - [18]

«Могут ведь убить. Это война». Она и раньше с тревогой думала об этом, но за работой, в сутолоке жизни как-то все забывалась, а теперь эти мысли снова лезли в голову. Она знала, что поправить ничего уже нельзя, Ольга не отступится, но, как и всякая мать, она беспокоилась, переживала, хотела дочери в жизни только добра и счастья.

«А в чем оно, счастье? Может, для нее летать – это и есть то самое счастье?» – потихонечку успокаивала она себя, прислушиваясь к веселому смеху внука и дочери за стеной.

Пошла на кухню готовить ужин.

За столом пили чай, ели бутерброды с колбасой и маслом, слушали словоохотливого Сережу. Ольга заметно преобразилась, на щеках появился румянец, в глазах светилась радость.

Пелагея Петровна украдкой поглядывала то на внука, то на дочь и чувствовала, как умиротворенная теплота обволакивает сердце.

«Пусть летает… Пусть летает… Что же теперь делать? Видно, судьба ее такая. Только веди себя там, доченька, по совести, не срами себя. А мы уж как-нибудь проживем тут. Глядишь, и тебя дождемся. Летай, бей проклятых иродов…»

5

У дома на лавочке сидела Надя, пришивала к гимнастерке воротничок. Рядом стояла, нервно теребя пилотку, растроенная Аня. Она узнала сегодня от врачей, что Ольгу хотят отстранить от полетов на ПЕ-2 и перевести в легкомоторную авиацию. Это известие ее ошеломило. Ей было жаль Ольгу. Да она и сама не представляла, как будет летать с другой летчицей: до того привыкла к Ольге.

«Пусть переводят и меня. С другими летать я не буду!» – горячилась она.

У соседнего дома залаяла собака. Надя отложила шитье, прислушалась.

– На кого она там лает? Видно, чужой кто-то.

Аня вышла за калитку, увидела Ольгу.

– Оля! – кинулась ей навстречу. – Наконец-то! Заждались тебя…

– Насилу добралась… Как вы тут? – присев па лавку, спросила Ольга.

– Летаем помаленьку, – блеснула карими глазами Надя, обнимая Ольгу. – У мамы была?

– Была, была… – Ольга достала из чемодана письма, свертки, коробки, раздала девушкам. – Получайте свои подарки.

Аня развернула письмо, быстро забегала по листу глазами.

– Все обо мне волнуется, – складывая письмо, тоскливо проговорила Аня. – Мама, мама…

Надя оторвалась от своего письма, глухо проговорила:

– Для них мы всегда дети.

Аня села на лавку, вздохнула:

– Так хочется побыть дома… Закрою глаза, и все мне город представляется, Волга… Дом наш на берегу реки стоит. Встанешь утром – кругом тихо-тихо. Птицы поют… Березки колышутся… Пароходы плывут…

Ольга тепло посмотрела на Аню, подумала: «Сколько в тебе, Анна, осталось еще от детства! Бегать бы тебе по берегу Волги, встречать рассвет…» – и подала ей коробку:

– Твои любимые.

– Пирожки! Вот здорово! – Развернув коробку, предложила: – Угощайтесь. Моя мама – большая мастерица печь пирожки.

Девушки потянулись к домашним пирожкам, от которых давно уже отвыкли.

– Так вкусно! – нахваливала Надя, уплетая один пирожок за другим.

Аня покосилась на Надю, ей очень хотелось сообщить Ольге про Надино замужество, да колебалась, ждала, может, Надя сама скажет об этом, но она лишь с аппетитом ела пирожки да нахваливала их.

И тогда Аня решилась.

– А у нас новость.

– Какая? – повернулась к ней Ольга.

– Расписались они…

– Правда… – улыбнулась Надя.

– А свадьба?

– Свадьба после войны. Такой был уговор.

– Поздравляю, милая! – обняла ее Ольга. – Счастья тебе и дюжину ребят.

– Это насколько духу хватит, – тихо, сдавленно засмеялась она.

– А как к этому отнеслось начальство? – спросила Ольга.

– Пришли, поздравили…

– Да кто имеет право запретить? – вскинула Аня брови: – Это любовь! Дело личное.

– Может, ты тоже собралась? – посмотрела на нее Ольга.

– Я пока подожду… – Аня гордо подняла голову, расправила под ремнем гимнастерку. В ее поведении, рассуждениях порой было столько непосредственности, категоричности и прямолинейности, что иной раз девушки не знали как и вести себя с ней.

Ольга надела пилотку, встала.

– Пойду доложу начальству о своем прибытии из отпуска.

Девушки растерянно смотрели ей вслед, и, когда Ольга скрылась за углом дома, Аня печально произнесла:

– Такой удар для нее… Надо было как-то ее подготовить.

– Может, все еще и обойдется… – возразила Надя.

– Хорошо бы так…

Прибежала посыльная – рослая, полная девушка.

– Товарищ Басова! – закричала она от калитки. – Тебя вызывают в штаб вместе с экипажем.

– А что там такое?

– Говорят, срочный вылет.

Надя собрала свои вещи, отнесла в дом, переоделась в летний комбинезон, заторопилась на аэродром.

– Счастливые… Опять летят на задание, – завистливо проговорила Аня. – А тут – одни волнения.

Пока болела Ольга, Аню к полетам не привлекали: штурманов в полку хватало. Ее посылали то на КП в помощь руководителю полетов, то в штаб – оформлять полетную документацию.

Частенько выпадало ей и дежурство по аэродрому. Ходить по нарядам, копаться в штабных бумагах изрядно надоело. Она с нетерпением ждала Ольгу, чтобы снова летать. Но Ольгу к полетам не допустили, и это расстроило Аню еще больше.

«Ну и порядки, елки моталки!.. – возмущалась она. – Человек воевать просится, а его не пускают. Подумаешь – ранение! Заживет! Отстранить такую летчицу от полетов – это несправедливо, бессердечно».