Летчицы. Люди в погонах - [17]

Звягинцева покосилась на стакан:

– Откуда это у вас?

– Шефы, – показала бутылку Вера.

– Не эти ли пугливые? – кивнула она в сторону ушедших офицеров.

– Нет… В посылке обнаружили, – уточнила Вера.

– Уж потерпите до вечера. Отметим в столовой. Весь полк соберем.

Видя, что Звягинцева оттаяла, смягчилась, Надя спросила:

– А посторонних можно пригласить?

– Можно, в порядке исключения, – улыбнулась она.

– А мне, Вера Петровна? – засмеялась Аня.

– И ты с ухажером? – всплеснула руками Звягинцева.

– И я… – опустила глаза Аня. Звягинцева покачала головой.

– Что с вами делать? Ума не приложу… Надя обняла Звягинцеву, притворно вздохнула:

– Баба без мужика, Вера Петровна, что цветок без солнца… Завянуть может.

– Ты эти присказки оставь, – погрозила ей пальцем Звягинцева. Взяла из корзины яблоко, стала есть. – И вообще, любовь, свадьбы – после войны.

– Это уж как получится, Вера Петровна, – засмеялась Надя.

– Все равно не разрешу… И на свадьбу не пойду, так и знайте, – отшучивалась Звягинцева. Повернувшись к Ольге, участливо спросила: – Оля, домой на недельку хочешь?

– Домой?! – не веря своим ушам, переспросила Ольга.

– Все равно пока не летаешь. Завтра самолет в Саратов пойдет. С Макаровым я говорила, он не возражает. Пелагее Петровне кланяйся. – Звягинцева помолчала, потом с грустью добавила: – Так хочется своих ребят повидать. Двое их у меня… Оба на фронте.

Все замолчали. В саду стало тихо, лишь слабо шумели верхушки деревьев да трепетно дрожали на ветру листья.

Пришла адъютант эскадрильи Якубович.

– А я к вам, товарищ майор. Письмо вот принесла, – помахала она конвертом. – Так что придется, Вера Петровна, поплясать…

– Давай, давай! Заждалась этих писем, – она нетерпеливо взяла письмо и посмотрела на конверт.

Лицо ее сразу потускнело: адрес был написан незнакомым почерком. Звягинцева разорвала конверт, руки ее мелко дрожали, буквы прыгали перед глазами. Она никак не могла сосредоточиться.

– Саша… – произнесла она глухо, хотела сказать что-то еще, но спазмы сдавили горло.

Сутуло покачиваясь, она медленно вышла из сада.

– Сын? – спросила Аня у Якубович.

– Сын… – зашмыгала она носом и расплакалась. – Разве я знала, что там похоронка на сына?.. Разве я знала?..

4

Домой Ольга попала поздним вечером. Мать возилась на кухне с посудой и не слышала, как вошла Ольга.

– Здравствуй, мама!..

Пелагея Петровна обернулась, всплеснула руками.

– Оля…

Ольга подбежала к ней, обняла, почувствовав, как под кофтой затряслись худые плечи матери.

– Ну, успокойся, успокойся… Радоваться надо, а ты в слезы… – мягко проговорила Ольга и заспешила к кроватке сына.

Сережа спал, разбросав руки поверх одеяла, рот был чуточку открыт, и было слышно, как он посапывал.

– Сынулька! Родненький! – всхлипывала Ольга, наклоняясь к кроватке. – Ну, проснись, проснись, сонуля… Мама приехала…

Пелагея Петровна, не выдержав этой сцены, отвернулась, вытерла платком глаза.

– Разденься хоть… Или сразу обратно? – с укоризной проговорила она.

– Побуду, побуду… Дня четыре.

– С головой-то что? – Мать сразу насторожила повязка на голове Ольги, как только она увидела дочь.

– Так, пустяки…

Ольга взяла на руки сына, стала целовать лицо, руки. Сережа открыл глаза и, увидев незнакомую женщину, заплакал.

Подошла Пелагея Петровна, взяла его к себе.

– Это твоя мама, Сережа. Твоя мама…

На руках у бабушки мальчик успокоился, но продолжал смотреть на Ольгу сердито и хмуро.

– Совсем отвык, – кручинилась бабушка. – Долго воевать-то собралась?

– До конца войны.

Ольга вытащила из чемодана игрушечный самолетик, сделанный умельцами из плексигласа, дала сыну. Но он отвернулся, не взял.

– Может, хватит, пока жива? – не унималась Пелагея Петровна. – И о нас подумай. О сыне.

– Не надо об этом, мама. – Ольга подошла к сыну. – Ну иди ко мне, иди, мой маленький.

Сережа нехотя протянул к ней руки. Ольга прижала его к себе, стала целовать лицо, голову… Слезы застилали ей глаза, и она ушла с ним в другую комнату.

Раздосадованная Пелагея Петровна устало села на стул. Трудно жилось ей с внуком. Сама она работала на фабрике, где шили солдатское обмундирование. Рабочий день длился по 14–15 часов, и она так изматывалась за день, что домой возвращалась еле волоча ноги. Пока она была на фабрике, с внуком сидела знакомая старушка из соседнего подъезда. Вечером Пелагея Петровна приводила его домой, готовила ужин, кормила, укладывала спать. А когда он засыпал, шла в ванную, стирала белье, потом на кухне варила кашу на завтра. И так каждый день. Годы уже не те, силы заметно поубавилось, а такая нагрузка была для нее, конечно, тяжеловата. Но она успевала все делать дома, была хорошей производственницей. За ударный труд ее не раз премировали, писали о ней в местной газете. Казалось, что еще надо старому человеку? Но ее постоянно тревожила Олина жизнь. «Что будет делать она, если Оля погибнет на фронте? На кого оставит внука? Сама уже старенькая, одолевают болезни. Так что долго не протянет. И будет расти внук сиротой, один-одинешенек». Она никак не могла, да и не хотела мириться с этой мыслью. Конечно, в душе Пелагея Петровна гордилась дочерью, ее настойчивостью, смелостью. Трусливые люди в авиацию не идут, это она понимала. Да и орден, который был на ее груди, говорил о том, что дочь на фронте воюет умело. Только вот ранение Ольги очень взволновало Пелагею Петровну.