Летающие Острова - [2]

…Воздух дрожал и струился, искривляя очертания. Линия горизонта казалась зазубренной, как пила. Где-то справа из моря возник остров. Он был совсем белым и походил на облако, спустившееся с высоты. А дальше, за ним, в дымке испарений виднелся другой остров и третий… Они рождались один за другим, как миражи, хрупкие и недолговечные в своей иллюзорности. Что бы это могло быть? Меловые берега? Заросли лотоса, о которых рассказывали местные рыбаки? А может быть, оптический обман? Проще всего было бы спросить у ребят или у того же боцмана, но Севка не хотел выглядеть невеждой. Ему стоило огромного труда сохранить на лице выражение устоявшегося безразличия.

Севка до рези в глазах всматривался в широкую косу, протянувшуюся с востока на запад, и ему казалось, что там качаются на ветру диковинные белые цветы.

Каждый человек смотрит на мир своими глазами, каждый ищет в жизни свое. Севку прельщало в ней главным образом все необычайное. Даже представление о материальных ценностях расходилось у него с общепринятым. Он мог не задумываясь выменять зуб кашалота на свои новые ручные часы — этот зуб привез с Курил какой-то «вербованный аристократ» — или отдать за «Моби Дика» Мелвилла собрание сочинений Золя.

По натуре Севка был подвижен, напорист и упрям. Судьба обошла его, не наделив мощными бицепсами. При первом же взгляде бросалось в глаза, что он невысок ростом, узкогруд, что пальцы у него тонкие, как у школьника. Но то, о чем не позаботилась природа, восполняли качества Севкиного характера. Если бы упражнения с утюгом, которые он проделывал ежедневно, перевести в полезную работу, то можно было бы целую неделю освещать многоэтажный дом. или питать электрический мотор мощностью в десять — пятнадцать киловатт. Круглый год Севка ходил с непокрытой головой и обтирался во дворе мокрым полотенцем. И хотя мышцы его не надулись шарами, как это обещало руководство для самостоятельно занимающихся гимнастикой, зато стали упругими и эластичными, точно хорошая резина.

…Звякнули судовые склянки. Севка бросил папироску и сплюнул за борт.

— Ты, давай, механик зовет, — послышался за спиной голос второго масленщика. — Да за борт не плюй, не в клубе находишься.

Черт возьми, Севка совсем забыл, что здесь не принято плевать в воду. Есть такое железное правило. Teперь он был зол на себя, а еще больше на свидетеля своего дурацкого промаха.

— Если нечего делать, — с досадой сказал он, — поставь ведро или на худой конец бронзовую урну с двумя ручками. Не в карман же тебе плевать.

Масленщик прищурил маленькие глазки и холодно спросил:

— А болт с левой резьбой не хочешь?

— Понадобится — спрошу. Во всяком случае буду помнить, что такая штука у тебя имеется, — и он пошел не оборачиваясь, выражая этим свое полное пренебрежение.

Севка знал, для чего он нужен в машинном отделении. Сейчас механик начнет гонять его по узлам, проверять, правильно ли он запомнил свои обязанности. Севка не забывал, что ночью ему предстоит заступать на первую самостоятельную вахту и поэтому все время немного волновался. Надо было взять себя в руки и не подавать вида. Хорошо хоть, в течение дня ему дали возможность осваиваться с работой…

В три часа ночи его потрясли за плечо. Он проснулся мгновенно. Выбрался из тесного кубрика. Над палубой растекался непроглядный мрак. Только в рубке у рулевого матово светилась компасная картушка, да язычками ацетиленового пламени врезались в темноту бортовые огни.

В машинное отделение Севка спускался так, словно занимался этим со дня своего рождения. Правда, с непривычки он так стукнулся голенью о комингс, что содрал кожу, но на это не стоило обращать внимания. Пулеметной очередью прокатились по отполированным ступеням трапа его быстрые шаги.

Внизу пахло разогретым маслом и паром. Грохот чугунного маховика навалился на него многотонной тяжестью. В глазах рябило от вертящихся и снующих деталей. Бешеным волчком крутился центробежный регулятор, тускло лоснилась от застаревшей смазки латунная оковка, сухо пощелкивал привод генератора, а тяжелый шатун грозил протаранить переборку отсека.

Подошел механик — мрачный человек с глубокими складками на лбу„ в которые вместе с потом въелась чернота истертого металла. Он вручил Севке масленку с длинным носиком, показал, где хранится тавот и пнул ногой ящик с ветошью. Все места смазки Севка знал отлично, он ощупал их еще на холодной машине. И тут вроде бы не было ничего хитрого. Но вот кривошипно-шатунный механизм… Эта чертовщина способна была нагнать страх даже на человека с железными нервами. А ведь начинать придется именно с него…

Слева вертелось двухметровое колесо маховика, а прямо на Севку этаким стенобитным орудием мчалось стальное коромысло. Здесь уж гляди в оба, чтобы не схлопотать по зубам!

Главное заключалось в том, чтобы уловить момент когда рычаг достигнет крайнего положения, и тогда, поймав крышку тавотницы, повернуть ее влево. И так раз за разом, пока колпачок не окажется окончательно свинченным. Потом, набрав в горсть тугоплавкой смазки, ее надо было втолкнуть в пасть тавотницы, набить до отказа. И это еще не все — крышку предстояло водрузить на место, а за один раз, провожая рукой ускользающий шатун, успеваешь довернуть ее по резьбе всего на полнитки.