Лестница Ламарка - [49]

Подруга слегка удивлялась, но отвечала без запинки:

– Жрачку готовить. А что?

Марии Николаевне тяжелее всего было не видеть. Не видеть, как муж или сын съедают последний мандарин, оставшийся в вазочке. Как брезгливо ставят в мойку ее чашку, когда она мается простудой на диване в маленькой комнате. Как топчут кроссовками по мытому полу.

– Что у тебя в школе? – переводила разговор Мария Николаевна, и теперь уж вздыхала подруга.

– Тяжко. У детей осеннее обострение: стенды режут, мобильники друг у друга ломают, мимо унитаза писают. А ты на самом деле собралась на дачу? Сдурела? Что это за отпуск. Хотя бы в пансионат какой поехала.

Мария Николаевна как раз и собиралась в пансионат, но муж так долго ныл, мол, денег у них сейчас совсем нет, потому как у него обломилось что-то (видимо, щедрость), что она передумала. Он даже стал стрелять у нее мелочь на сигареты, как в давние первые годы их совместной жизни. Ее же заработков едва хватало на хозяйство, какой там пансионат. В первый день отпуска Мария Николаевна затеяла генеральную уборку, иначе руки так и не дойдут. И вот тогда, сражаясь с пылью в труднодоступных местах, между DVD-плеером и старым, редко используемым видеомагнитофоном она и обнаружила мужнину заначку в десять тысяч долларов. Не заметить заначку было выше женских сил Марии Николаевны, но она скрепилась после двух рюмок коньяка. Муж догадался обо всем сразу же. Не иначе, у него на плеере контрольный волосок был прилеплен. А она молчала, как ни в чем не бывало. Муж тоже молчал. Целый вечер. И к ночи закатил ей скандал в двенадцать баллов из-за полинявшей рубашки. На самом-то деле рубашка полиняла еще в прошлую стирку, но стыд допек мужа и требовал изменения действительности, чтобы она была виновата, а он обижен. Сыночек, воротившийся поздно, застал отголоски скандала, лаконично суммировал: "Весело у вас" – и отправился в свою комнату щелкать оптической мышью. Утром Мария Николаевна встала рано, хотя на работу было не надо. Встала, чтобы приготовить мужу завтрак. Он, прощаясь, привычно чмокнул воздух рядом с ее щекой и попросил десятку на сигареты. Она помахала ему рукой из окна, соблюдая семейный ритуал, собрала спортивную сумку и уехала на дачу, известив своих мужчин запиской, что желает отдохнуть в полном одиночестве. Через несколько дней не выдержала и вернулась. Мало ли что они могли натворить без нее.

Пятое. Вкус

Земля черная. Земля твердая. Черная и блестящая от наледи; твердая, промороженная. Свистит поземка, землю разрисовывает белыми узорами. Скользко, зябко. День темный "нерассветай", а уж тягучий, как горечь во рту. От тлеющих мусорных баков тянет гарью. Пока дойдешь до помойки, чтобы ведро высыпать, весь ею пропитаешься. Пошел бы сильный снег, живо потушил бы "мусорку", но нет, метет в лицо мелкой крупкой, шипит.

Ключ не поворачивался в замке, и сердце радостно, хотя и довольно болезненно стукнуло два раза подряд, громко, как в дверь. Приехали, слава богу. Хоть внука повидает. У сына третья жена, а внук у нее всего первый. С теми невестками не довелось внукам порадоваться. Вернулся Сереженька. Как она волновалась: шутка ли, такого маленького ребенка тащить в опасное место. Все говорят, что в Египте с туристами может случиться что угодно, считай, настоящая война, а они ребенка поволокли. Но кто же будет ее слушать. Ладно, приехали, и хорошо.

– Баба Маша, баба Маша! – Сереженька повис на шее, тяжеленький, загорелый, волосы выбелило египетским солнцем. Конечно, там же тепло, это у нас зима. – А мы у тебя шоколадку украли. Из сумки с глазными каплями. Украли, представляешь! – внук хохотал и дергал ее за полу синего суконного пальто. Так весело нарушать запреты, все знают, что воровать нельзя, очень плохо это – воровать, но они с папой полезли в сумку, где бабушка держит свои глазные капли, носовые платки и разные важные вещи, и вытащили плитку припрятанного горького шоколада, значит, все-таки немножечко можно воровать, ну если у своих. Шоколад невкусный, молочный намного лучше, но они съели по кусочку, добыча ведь.

– Ба, ты что, расстроилась? Ты из-за шоколадки расстроилась? Но мы же пошутили. Мы не нарочно. Ба, ну мы же приехали. Давай быстрее пироги печь. С капустой и с яблоками и с этим, как ты говоришь, с "таком". Мы будем печь пироги?

Невестка вышла, постройневшая, в новом платье.

– Мария Николаевна, мы привезли вам подарок, египетскую розу. Сухая, она выглядит как веточка, а положишь в воду – расправится и зацветет зелененьким. Кот, ну иди же с мамой поздоровайся, что ты сразу за свой компьютер, в самом деле! Мария Николаевна, у вас что-то случилось? Вы плохо себя чувствуете?

– Ма, привет! Ты чего? Плачешь? От радости, что ли?

– Да она из-за шоколадки, правда, ба?

– Мать, в самом деле? Ну брось, Нина пойдет в магазин и купит тебе плитку, хоть десяток купит, ну смешно даже. Мы приехали, а ты… Или это подарок был? Чей? Тети Катин? Нет? Ну пойдем чай пить и фотографии смотреть. А Серега у нас на верблюде катался, мы его так и сфотографировали. Нина, ты в магазин собираешься? Мама наверняка пироги затеет, эх, давно настоящих пирогов не ел, с сердцем или с зеленым луком, аж слюнки текут. Будут пироги-то? Я вкус успел забыть.