Лесной бродяга - [14]

— Сколь же прошло времени с той поры, как вы поклялись?

— Пять дней! — горделиво отвечал Бараха.

— Черт возьми! Да вы молодец!

И оба авантюриста, обменявшись любезностями, стали обсуждать выгоды предстоящей экспедиции, богатства краев, которые они собирались исследовать, наконец, опасности, угрожающие им среди неизведанных пустынь.

— Но, — проговорил Бараха, — по-моему, лучше умереть, чем оставаться с дырявыми локтями!

— Это зависит от вкуса, — возразил Кучильо. — Лично я предпочитаю дырявые локти путешествию в иной мир!

Между тем солнце начало немилосердно палить. Лошади, мучимые жаждой, жалобно заржали, а хозяева их стали приискивать тенистое местечко.

Бараха не вытерпел.

— Вы будете смеяться надо мной, сеньор Кучильо, — сказал он, обмахиваясь шляпой, — но мне кажется, что время ужасно тянется, когда не играешь.

— И мне также! — ответил Кучильо, зевая.

— Что, если бы мы с вами сыграли под честное слово на часть того золота, которое выпадет на нашу долю?

— Я и сам подумал об этом, сеньор Бараха, да не решился предложить вам!

Оказалось, что у обоих авантюристов, давших себе слово больше не играть, имелось по колоде карт. Не медля ни минуты, они начали партию. Вдруг послышались ржание, звук колокольчика, стук копыт и голоса, возвещавшие прибытие важной особы, ожидаемой Кучильо.

II. ДОГОВОР

Игроки поспешно спрятали карты, дружно повернули головы туда, откуда доносился шум.

На перекрестке показалось большое облако пыли, возвещавшее о прибытии табуна мустангов, который неизменно сопровождает в путешествии важных особ Соноры. Эти лошади, выросшие на свободе в привольных равнинах, были так сильны, что не чувствовали ни малейшей усталости после двадцатимильного перехода. Во время длинных переходов их оседлывают по очереди, и они бегут так же скоро, как почтовые лошади в Европе, где ни при каждой остановке запрягают новую смену.

По местному обычаю, впереди табуна, состоящего приблизительно из тридцати животных, выступала кобыла с подвешенным на шее колокольчиком.

От кавалькады отделился всадник и проскакал вперед торжественным галопом. Он остановил кобылу, вслед за которой остановились и все лошади. Затем сквозь пыль, медленно относимую ветром в сторону, показалась кавалькада, состоящая из пяти всадников. Двое первых казались господами остальных, следовавших за ними в некотором отдалении.

Первый из господ был ростом выше среднего и выглядел лет за сорок. На нем была низкая фетровая шляпа серого цвета, с широкими полями, защищавшими от жгучих лучей солнца. Из его темно-синего суконного сюртука, расшитого шелковым шнуром, виднелся так называемый пано-де-соль — белоснежный шелковый платок, вышитый бледно-голубым орнаментом.

В жарком климате белизна этих платков, подобно арабским бурнусам, служит для отражения солнечных лучей. На ногах всадника были башмаки из бледно-лиловой кордовской кожи; железные шпоры поддерживались широким ремнем, расшитым серебром и золотом. Роскошный плащ, подбитый золотым галуном, свешиваясь с обеих сторон седла, прикрывал широкие панталоны, украшенные во всю длину серебряными пуговицами. Наконец, седло, расшитое, подобно ремням от шпор, дополняло костюм, вид которого вызвал бы в европейце далекие воспоминания о прошлых веках.

Впрочем, этот всадник не нуждался в богатом одеянии для придания себе показной величавости: с первого взгляда было видно, что он привык к власти и вращался в великолепном обществе.

Спутник, помоложе его, был одет с несравненно большей претензией на изысканность; но его лицо и манеры, хотя и не лишенные грации, не имели той утонченности, которой отличался всадник с вышитым платком.

Трое следовавших за ними слуг, с загорелыми полудикими лицами, со своими длинными копьями на ярко-красных перевязях и с ременными лассо, подвешенными к задней луке седел, придавали кавалькаде особенный, свойственный лишь Мексике колорит. Два мула, навьюченные огромными тюками с матрацами, и другие, с дорожными погребцами15, выступали за слугами.

Завидев Кучильо и Бараху, высокий всадник остановился, все прочие последовали его примеру.

— Это дон Эстебан, — сказал Бараха вполголоса. — Вот тот самый человек, сеньор! — представил он бандита всаднику с белым платком.

Дон Эстебан устремил на Кучильо пронзительный взгляд, который, казалось, проник ему прямо в самую глубь души и вызвал жест изумления.

— Честь имею целовать руки вашей милости, — сказал Кучильо, — действительно, это — я, который…

Но, несмотря на свое обычное нахальство, бандит умолк и задрожал, по мере того как смутные воспоминания воскресали в его памяти: эти два человека не встречались в течение многих лет.

— Если я не ошибаюсь, — сказал испанец насмешливым тоном, — мы с сеньором Кучильо старые знакомые, только как будто тогда ваше имя звучало иначе!

— Так же, как и вашей милости, которую…

Дон Эстебан нахмурил брови, и его верхняя губа задрожала.

Кучильо не окончил начатой фразы, поняв, что следовало умолчать о том, что он знал, и сознание этого возвратило ему обычную самоуверенность.

— Имя, по моему мнению, то же, что боевая лошадь, — развязно прибавил он, — когда чувствуешь, что она околевает под тобой, то заменяешь ее другой!