Лесное озеро (сборник) - [27]
— Повесь на стене над кроватью… Я долго вышивала, когда оставалась одна.
Глаза Эммы Гансовны наполняются слезами. Марк Павлович засовывает подарок в карман и твердыми шагами уходит из имения. С Эммой надо быть твердым, всякое колебание гибельно. «Она придет! Она придет!» — думает он и возражает себе: «Не придет! Не нарушит уюта. Бескрылая!»
Дома Марк Павлович долго ищет маленький гвоздик, но находит только большой заржавевший крюк. Молотка тоже нет. Марк Павлович вооружается топором и прибивает им туфельку к стене. Крюк неуклюже торчит над золотым сердечком, над голубыми незабудками, над чувствительною надписью.
5
Эмма Гансовна больше не навешает Марка Павловича, он же избегает встреч с нею. Проломленную мужицкую голову ему удается благополучно починить, рука у больного парня тоже поправляется.
После приема пациентов, Марк Павлович надевает высокие сапоги, берет лукошко, отправляется за грибами.
Лес в двух верстах от села. Марк Павлович быстро минует поля. На них кое-где уже стоят скирды хлеба; бабы, высоко подоткнув подолы и обвязав головы повойниками, жнут.
— Бог помощь!
— Спасибо, родимый… Али во леси собрался?
— По грибы.
— Эва, тамотки, — указывает загорелой рукой жница на синеющий вдалеке лес, — боровиков много вылезло.
Марк Павлович продолжал свой путь.
В лесу он зорко поглядывает по сторонам. Вот краснеет у елки шляпа подосиновика: пропал, голубчик! Марк Павлович срывает его и кладет в лукошко. Потешные эти подосиновики — стоят, будто заслуженные генералы… Подберезовики, — те скромней: притаился во мху, шляпка темненькая, а на ней врос в самое тело сухой стебелек, сделал шрам… Марк Павлович кладет и подберезовика в лукошко; у гриба длинная, бледная ножка — вытянулся, будто подросток. Зато иной гриб сморщился, разбух, размяк, наклонил усталую голову — пора умирать. Марк Павлович сбивает его палкой и, насвистывая, зорко ищет молодых, веселых грибов.
Шелестит листва, перепархивают птицы с ветки на ветку, пахнет прелью земной.
Устав бродить, Марк Павлович ложится в тени дерев на мох и курит, слушая певучую лесную тишину. В лесу теряется связь с современностью: такой же он, как и встарь, сотню, тысячу лет назад. И тогда так же пели птицы, так же незлобиво шелестела листва. Ходил и ходил по дремучим дебрям неведомый богатырь — не глянет ли из-за елей, не свиснет ли буйным посвистом, не запоет ли про старину, про деяния…
Однажды Марку Павловичу удается увидеть кровавый поединок. Прилетает черный ворон, садится на кряжистый сук сосны, отрывисто каркает:
— К-кар! К-кар!
Прилетает другой ворон, опускается на вершину березы, тоже каркает:
— К-кар! К-кар!
Оба они не замечают притаившегося в тени грибника-человека.
И опять кричит один:
— К-кар! К-кар!
И опять ему вторит другой:
— К-кар!
Оба они, точно условившись, в одно время слетают с своих мест и в воздухе сшибаются. Летят перья, черным комом падает один из бойцов; его убийца, покружившись над ним, улетает. Так кончилась давнишняя вражда или, быть может, негаданная встреча.
Марк Павлович подходит к сраженному — ворон лежит в траве, раскинув черные крылья; череп разбит, зияет кровавая рана, из ноздрей струится кровь, глаза заволакиваются. Увидев человека, хищник вздрагивает, бросается в сторону, падает, обессилев, и с смертельной ненавистью каркает:
— К-к-кар!
Чтобы прекратить его муки, Марк Павлович растаптывает его ногами.
Уходя от ворона, Марк Павлович сожалеет о той утраченной дикой доблести, когда в смертельных поединках решалось, кто лишний на земле и кому суждено быть на белом свете.
Перед заходом солнца, с полным лукошком грибов, он идет обратно по лесу. Вдалеке играет пастух на свирельке, собирая стадо, — бубенцы гремят, колокольцы позвякивают. В деревне петухи поют предвечерние песни.
«Так окончился их короткий, но трагический роман!» — насмешливо думает Марк Павлович про Эмму Гансовну.
Набранные грибы он относит к отцу Аввакуму.
— Ну что, еще дырника не нашли?
— Не выкопал, врач. А знатные грибы… Все поедим с христианским смирением.
Однажды, вернувшись в село, Марк Павлович находит отца Аввакума взволнованным. На грибы он даже не смотрит.
— Врач! — потрясает он газетным листом. — Дела-то, дела человеческие!
— А что?
— Мобилизация объявлена.
— Да ну?
— Война будет, не иначе.
Следующие дни приносят известия о начавшейся войне. Отец Аввакум читает с амвона манифест; в селе скрипят телеги, шумит мужицкая толпа.
Казенка закрыта, пьяных почти нет; у запасных, отправляющихся на войну, лица суровые. Не слышно ни буйных криков, ни похвальбы, но эта угрюмая сосредоточенность похожа на пробуждение дремлющего в своей берлоге медведя. Вот вылезает и почнет крушить собачьи хребты, а подвернется охотник — заломит и его. Плачут бабы, цепляются руками за ободья телег, припадают к мужицким сапогам. Гармоники визжат, ребятишки шмыгают между телег.
…Лобастый великан с огненно-рыжей бородою, в жилете поверх красной рубахи, наставляет жену:
— Себя крепко блюди, твое, стало быть, такое звание, солдаткино… Хлеба-то, почитай, сняты все; трава плоха, да, авось, продержишься.
Загорелое, круглое лицо бабы заплакано, рот приоткрыт: то ли она не понимает чего-то, то ли сказать что-то хочет, да не ведает — как.
«Осенний ветер зол и дик — свистит и воет. Темное небо покрыто свинцовыми тучами, Волга вспененными волнами. Как таинственные звери, они высовывают седые, косматые головы из недр темно-синей реки и кружатся в необузданных хороводах, радуясь вольной вольности и завываниям осеннего ветра…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повесть и рассказы разных лет: • Перед половодьем (пов. 1912 г.). • Правда (расс. 1913 г.). • Птица-чибис (расс.
«Набережная Волги кишела крючниками — одни курили, другие играли в орлянку, третьи, развалясь на булыжинах, дремали. Был обеденный роздых. В это время мостки разгружаемых пароходов обыкновенно пустели, а жара до того усиливалась, что казалось, вот-вот солнце высосет всю воду великой реки, и трехэтажные пароходы останутся на мели, как неуклюжие вымершие чудовища…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повести и рассказы разных лет: • Атаман (пов.
«Рогнеда сидит у окна и смотрит, как плывут по вечернему небу волнистые тучи — тут тигр с отверстою пастью, там — чудовище, похожее на слона, а вот — и белые овечки, испуганно убегающие от них. Но не одни только звери на вечернем небе, есть и замки с башнями, и розовеющие моря, и лучезарные скалы. Память Рогнеды встревожена. Воскресают светлые поля, поднимаются зеленые холмы, и на холмах вырастают белые стены рыцарского замка… Все это было давно-давно, в милом детстве… Тогда Рогнеда жила в иной стране, в красном домике, покрытом черепицей, у прекрасного озера, расстилавшегося перед замком.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
Александр Митрофанович Федоров (1868-1949) — русский прозаик, поэт, драматург. Сборник рассказов «Осенняя паутина». 1917 г.
Михаил Владимирович Самыгин (псевдоним Марк Криницкий; 1874–1952) — русский писатель и драматург. Сборник рассказов «Ангел страха», 1918 г. В сборник вошли рассказы: Тайна барсука, Тора-Аможе, Неопалимая купина и др. Электронная версия книги подготовлена журналом «Фонарь».