Лесное озеро (сборник) - [21]

Он думает о парне, пораженном гангреной. Почему этот парень страдает, а другой сковырнет болячку — и никаких последствий… Почему один счастлив, а другому не везет всю жизнь? Дело ли случая или же проявление таинственного закона возмездия?..

Марк Павлович зажигает лампу, читает медицинский словарь. Со страниц книги на него глядят обезображенные ужасными болезнями лица, потерявшие всякое сходство с человеческими — разбухшие, осклизлые, покрытые гнойными нарывами и прыщами.

Глядя на рисунки, Марк Павлович думает: эти обезображенные куски страдающего мяса иногда скрывают прекрасную душу, но бывает и наоборот — за розовой кожей, за золотистыми бровями, за алыми губами притаился дух злой и разнузданный.

Вечером к Марку Павловичу приходит начальник почтово-телеграфной конторы, серый, с прижатыми к вискам ушами, с самолюбивою улыбочкой. На нем все чистенько и гладенько — форменная фуражка, темно-серая тужурка.

— Не заняты?

— Нет.

— Погода чудесная.

Гость садится на венский стул и фыркает:

— Иду к вам, а на дороге под березою наш многоуважаемый отец Аввакум с учительницей… Хэ-хэ! Беседуют!

— Ну так что же?

— Ничего-с! — уклончиво отвечает гость. — Хоть и пастырь, а сам сеет среди прихожан безнравственность.

— Чем же?

— Да помилуйте! Каждому псу на селе известно, что учительница с нашим батюшкой в преступной связи находится. Я ничего, мое дело — сторона, а только в отношении мужиков — явный соблазн.

Гость облизывает губы.

— Сам же пострадает, если кто-нибудь донесет преосвященному. Владыка у нас строг и не потатчик. Вообще, надо сказать правду, отец Аввакум человек не деликатный и даже попросту грубиян. Намедни играли мы в карты — я, он, земский начальник да заезжий поп из монастыря. Кончили играть, отец Аввакум и спрашивает: «А кто же выиграл?» — «Не я, не я, не я!» — отвечают ему, а он засмеялся ехидно да и говорит: «Выиграл некто в сером!»

Гость, злобно мигнув, поясняет:

— А в сером-то был я… И выходит, что я некто в сером, то есть, обобрал всех. Смотрел бы за собой лучше, чем других осуждать.

Марк Павлович потчует гостя чаем. В открытое окно вползает вечерняя прохлада.

— А скажите, может ли у женщины родиться ребенок с рогами?

— Бывали случаи.

— Я полагаю, дьявол тут ни при чем?

— Конечно. Такие дети появлялись в эпохи религиозных увлечений, когда много думали о чёрте. Предмет страха отражается на плоде роженицы.

— В селе говорят, — ухмыляется гость, — будто бы белая баба ходит.

— Какая белая баба?

— В белом вся, вроде привидения. Я-то не верю, а толкуют, дескать, перед несчастием.

Поговорив еще об одноколесных поездах, не падающих благодаря вращающимся волчкам, «некто в сером» берется за фуражку. Марк Павлович провожает его.

— Хоть озолоти, не поехал бы я в этаком поезде! — категорически заявляет начальник почтово-телеграфной конторы. — Остановились волчки — и катастрофа.

Марк Павлович с ним прощается, идет по погосту, мимо пирамиды рода Ворониных на дорогу. «Плесень, болото!» — раздраженно думает он и ему жаль загубленных сил: для того ли боролся с лишениями, с нуждой, чтобы стать врачом в медвежьем уголке, опуститься, завязнуть в трясине. Но он вспоминает парня, больного гангреной, и это смягчает его грусть: не даром загублены силы — велика и убога родина, ей надо служить, не покладая рук, резать сустав за суставом, чтобы гангрена не поднялась до сердца. Самое малое дело бесследно не пропадает. Когда он поступил в больницу, бабы при родах пользовались исключительно помощью знахарок-повитух, а те их травили купоросным маслом и подобными народными медикаментами. Теперь бабы обращаются за помощью к нему. Раньше целые деревни, зараженные луэсом, лечились екатерининскими пятаками — подпиливали их и, насыпав медные опилки в «свяченую» водицу, пили с наговором, теперь крестьяне идут в больницу, верят ему, захолустному земскому врачу. Он оправдает их доверие…

Незаметно Марк Павлович подходит к трем березам. Над холмами, за рекой, визжит гармоника, — зычные голоса распевают частушки. Ночная птица, пролетев перед самым лицом Марка Павловича, чуть не задевает его крылом.

По дороге движется белая фигура. Ему вспоминается рассказ начальника почтово-телеграфной конторы про белую бабу. Белый призрак медленно приближается.

— Эмма!

Он спешит к ней навстречу. Да, это — она. Вместе с нею нахлынивает струя жаркого воздуха. Летом так странно бывает: из тумана, из вечерней сырости вдруг вылетит знойная воздушная струя, словно дух мятежный, блуждающий в ночи.

Марк Павлович заглядывает в лицо Эммы — она встревожена.

— Поздно же вы гуляете! — некстати заговаривает он, она схватывает его руку и прикладывает к своим глазам, мокрым от слез.

— Я не могу, я так и знала, так и знала, что встречу вас. Я бы пришла сама к вам.

Он берет ее под руку, они блуждают по полям, по дороге, как две тени, два призрака.

— Это грешно, я не должна была искать вас, — с отчаянием вырывается у нее.

Он впивается в ее губы своими губами, он вдруг постигает все ее существо, женственное, зыбкое и лукавое. Он целует ее руки, ладони рук и скользкое сатиновое платье.

— Ты — рыцарь! Ты — хороший, хороший мой! — говорит она.