Руки у Виктора были заняты, и он нагнулся, чтобы щекой стереть с губ Ашихэ кровь, но в этот миг на Ашихэ упала какая-то тень. Он оглянулся.
На перевале над ними стояли тигры.
Потревоженные стрельбой, они уходили в горы. Беременная тигрица повернулась, тяжело ступая пошла прочь и скоро скрылась за горой, а тигр все стоял. Это был Бесхвостый Ван.
Огромный, несмотря на свою юность, он в рассеянном свете утра стоял, точно отлитый из бронзы, с царственным знаком на голове. Полный сил, жизни, веры в себя, он смотрел с высоты на человека, стоявшего на коленях. В бирюзовых глазах его светилось презрение — Виктор ясно видел это и вспомнил тот день, когда он уходил из тайги в город, к людям, а Ван стоял, опустив голову, над своей возлюбленной, убитой из самопала…
Одеревеневшая рука с трудом вынула маузер, подняла его, направляя в зверя. Но Виктор чувствовал, что не сможет выстрелить в эти страшные и властные глаза. Внезапно Ван сделал скачок, и когда он скрылся, земля мягко дрогнула, словно надутая резиновая подушка.
Эхо далекого мощного взрыва всколыхнуло воздух. Казалось, сто громов ударило за рекой.
Виктор инстинктивно повернулся и взглянул на Ашихэ. Глаза ее были открыты.
— Родная! — крикнул он. — Ты слышишь? Форт взят.
Радовался он не тому, что форт взят, — что ему теперь этот форт! — а тому, что Ашихэ пришла в себя, смотрит…
Она сдвинула брови, с трудом собирая мысли, и прошептала:
— Значит, та женщина…
— Нет, она спаслась. Мо Туань сказал, что динамит подложил кто-то другой.
Только сейчас Ашихэ узнала Виктора.
— Среброголовый приходил, я его видела… Ты солгал.
— Ашихэ!..
— Да, солгал, — повторила она медленно. — И ты убил его, Вэй-ту, как только он появился. Я видела, как он упал.
— Да нет же, он не потому упал…
Но как объяснить ей, что там, перед ее костром, бросился на землю не Среброголовый? Что это Долговой притаился после первых выстрелов, а затем выстрелил в нее из темноты?
Ашихэ смотрела на него словно издалека, холодно и внимательно. И Виктор невольно съежился, чувствуя, что он в ее глазах сейчас так мал и жалок и она просто удивляется, как могла полюбить такого.
— Малышку не ты и не Тао… Пусть ее воспитает Лиза, — выговорила она с трудом.
Потом глубоко вздохнула. И прошептала тихо, с уверенностью:
— Цаоэр…
Словно и вправду слышала песнь о недожитом, неосуществленном…
Виктор посмотрел туда же, куда смотрела она. Небо было пусто. Только орел-стервятник совершал свой обычный утренний облет. Не двигая крыльями, плыл он туда, где раздался взрыв, в надежде поживиться свежим мясом. И не удостоил вниманием живого человека, прижимавшего к груди свою ношу — самое дорогое, что было у него в жизни. Живой ему пока был ненужен.
Широко раскинув крылья, хищник висел над лесным морем, безучастный, как время, и неизбежный, как смерть.
Мазурская Пуща, 1954–1958
