Лесная дорога - [9]

– Новички, должно быть? – спросил я пожилую женщину.

– Она только что приехала откуда-то с целины. А он из наших «старичков», уже третий год доживает. Вот и соскучился, бедный…

– А чего мне скучать? Житуха нормальная… По сто восемьдесят зарабатываю в месяц, – донеслось из угла.

– Вы что ж, пожениться решили? – спросил я.

В углу засмеялись. Прыснула и белобрысая девушка за столом.

– Она его лет на десять старше, – сказала девушка с таблицей в руках.

– Возраст не помеха, дело прошлое, – донеслось из угла.

И снова хохот.

– Весело живете! – сказал я.

– Это еще хорошо – в бараке живем, – сказала пожилая женщина. – Тепло. Зима пришла – времянку проложили, по ней и ездим. А вот всю осень жили возле делян в будках. В каждой будке восемь человек. Повернуться негде – комары, холод, грязь… Ездили туда на волокушах. Двадцать пять верст – два дня едешь. А потом работаешь по двенадцать часов, чтобы наверстать упущенное в дороге.

И сразу разговор становится общим.

– А дорога-то не оплачивается…

– Рябчики нас заклевали…

– У нас одно дерево повалят, у десяти других сучки пообламывают. Вот они и висят. Сунешься за хлыстом – он тебя сверху и долбанет.

– Вальку Парилова, шофера, стукнул рябчик. Долго валялся, дело прошлое, – не вытерпел и влюбленный.

– А Белова лесина зажала… К пихте его притиснула. Чокеровщики шли, чокера собирали. Вдруг слышат – что такое? Вроде коза блеет. Подошли – а это Белов. Он уже голос потерял.

– Бывает, дело прошлое.

В барак ввалился высокий парень в свитере, без шапки, лохматый, как медведь, и заголосил:

Обниму свою милую женушку

И усну на груди у нея…

– Ты что, Чечиль, с ума спятил? Орать в такую пору? – сердито сказала девушка с таблицей в руках.

Между тем на койках никто даже не шевельнулся. А Чечиль, покачиваясь, пошел к столу и плюхнулся на скамью рядом с рябенькой кофточкой:

– Эх, Любушка-голубушка! Я тебя на Ангарскую сосну не променяю. Звали – не поехал. И никуда от тебя не поеду. Да брось ты эту стиральную доску! – Он потянулся за таблицей.

– Не мешай шахматку заполнять! Ну! Кому говорят. – Люба вырвала у него таблицу.

– Ты вот как, да?! А может, я с тобой поговорить пришел последний и решительный, а?

– Вон садись к Сереге на койку. Он там уговаривает одну. А мне не мешай.

– Десятник у нас серьезный, – сказал один из ухажеров, выныривая из-под портяночной тени.

– Ты, Чечиль, смотри не толкни ее. Не то она мне вместо плюса минус поставит.

– А на черта тебе плюсы! Ты и так гребешь по две сотни!

– Как на черта? А вон Ларда ящик водки привез… Иль ты хочешь один всю выпить?

– Я даю только тому, кто озябла, – высунулся из чулана Аделов.

– Брысь! – цыкнул на него Чечиль.

И Ларда мгновенно скрылся.

– Давеча прошу у него поллитру – не дает. На обогрев, говорю. Человека спасать еду, говорю. Не дает, ханжа насредине!

– В самом деле, тебя посылали Попкова выручать? – спрашивает Люба Чечиля.

– Ну? – Тот любезно осклабился. – Еще что?

– Вытянул?

– Вон, на дворе стоит его сено.

– Зачем ты его припер сюда?

– Он сам приехал.

– Так ему же в Ачинское надо.

– А я почем знаю… Он в кабинке уснул…

– Где ж вы нализались?

– Водку из ОРСа везли да засели. Мы их вытянули и литровку дубанули…

– А где Попков?

– Да говорю, в кабинке! Спит…

– Он же замерзнет, чертяка! – Люба бросает шахматку, встает. – А ну-ка марш на двор! Вся застолица… Пошли, пошли! Надо вытащить Попкова.

Две девушки и три парня, накинув фуфайки, вышли из барака.

– Господи, господи, вот шалопутные! Ни днем, ни ночью угомону не знают, – сказала женщина в зеленой кофте, снова берясь за свою вязку.

– Откуда они приехали? – спросил я.

– Кто откуда… Все бором-собором. Слетятся, года не проживут – и бежать. Я уже вот в третьем месте по вербовке доживаю. Тоже сорвалась, дуреха, на старости лет. Помирать уж пора, а я все ищу, где лучше. Народ ноне проходной стал… Не держится на месте… Кругом одно озорство.

Этот неприхотливый, веселого нрава люд пришел сюда, в таежные дебри, из дальних далей, чтобы в рабочей сутолоке добыть свои нелегкие рубли и опять податься на новые места в поисках хорошей работы, большого заработка, жилья, романтики… По-всякому это называется. Но суть одна – человек стремится туда, где лучше…

Я спал тревожным сном. Мне все снилось, что я иду по тайге и куда ни сунусь – везде высоченные завалы. Я карабкаюсь на завал, хватаюсь за какие-то ветки, сучья… И вдруг – завал уже не завал, а сопка: на вершине стоит огромный Пинегин и размахивает кедром. «Ты куда лезешь? Забыл, что времена теперь другие. А? Хочешь, я те напомню? Кедром-то как долбану сейчас…» Он ударил кедром по сопке, и земля подо мной зашаталась…

Я очнулся. Возле меня стоял Пассар и тряс койку:

– Вставайте, Попков в Ачинское едет.

Наскоро одевшись, я проглотил кружку черного чая, отдающего жженой коркой, и вышел. На улице было совсем светло. Сухой морозный воздух ударил в голову до опьянения. Я тяжело и отрывисто дышал, как загнанная лошадь.

– Садитесь, что ли ча! – Попков открыл дверцу кабинки.

Мотор у него уже ревел, слегка подрагивал капот, и зудела какая-то железяка на дне кабинки.

– Здравствуйте! Вот не ожидал встретиться здесь, – сказал я, влезая в кабинку.