Лесковское ожерелье - [52]

— Написаны «Соборяне» превосходно… Чистое искусство! Но разве можно развиваться на идеализированной Византии? Византинизм Туберозова — знамя, давно оставленное мною… (двадцать лет назад Юрьеву было писано: «я всегда тяготел к Вашему стягу»; об «истинно русских людях» было писано, и ни звука — о «византинизме». — Л. А.).

Наконец — о «Соборянах» — фраза, бьющая шоком:

— Через пятьдесят лет они не будут занимать собою читающую публику.

Заметим это мрачное пророчество…

Заметим и другое: до последнего вздоха этот роман все-таки занимает мысли Лескова. За две недели до смерти, в ответ на отказ Стасюлевича напечатать «Заячий ремиз», Лесков пишет ему: ничего, «Соборяне» тоже спали в столе три года, — забыв уже, что не три года, а пять, и не спали, а — скитались…

Ну вот, милый читатель. История появления «Соборян» заняла в этой книге несколько десятков страниц. Дальнейшая их судьба в отечественной культуре займет несколько десятков строк.

Театральных постановок нет. Киноэкранизаций, телеспектаклей, чтецких исполнений нет.

Как-то я обнаружил в каталогах московской Театральной библиотеки загадочную карточку: «М. Стебницкий. Чающие движения воды. Б/г, б/м» (то есть без обозначения года и места). Я в нетерпении затребовал странное издание и увидел, что это не что иное, как оттиски из «Отечественных записок», кустарно и любовно переплетенные. Не скрыв от работников библиотеки, что именно числили они под «б/г, б/м», я в свою очередь поинтересовался, как и когда могла попасть к ним в хранение эта единица. Они ответили: «Давно, наверное. Теперь не выяснишь. У нас много таких. Какой-нибудь актер сделал. Или режиссер».

С какою мыслью он это сделал?

Постановок нет.

Скульптурная работа — одна: стоит старгородская троица на площади в Орле. Группа эта — «никакая». Рядом с потрясающей фигурой «Леди Макбет…», рядом с изысканными, стилизованными, небесспорными по трактовке, но весьма выразительными группами «Левши» и «Тупейного художника» — «Соборяне» единственный сюжет ореховского мемориала, о котором не скажешь ничего, кроме того, что там изображены три героя романа.

Книжных иллюстраций за все годы — десяток; четыре на форзацах вышедшего в 1979 году томика «Классической библиотеки „Современника“» и шесть — в «правдинском» пятитомнике 1981 года; о какой бы то ни было изобразительной концепции говорить не приходится.

Красноречиво отсутствие иллюстраций к «Соборянам» у Ильи Глазунова — притом, что к «Запечатленному ангелу» в том же томе 1973 года — чуть не десяток картинок.

Теперь об изданиях.

Отвлечемся от собраний сочинений Лескова, куда «Соборяне», естественно, входят неотменимо (хотя и тут — полувековой вакуум 1903–1957 годов, но на сей раз, положим, дело не в «Соборянах», а в общем отношении к Лескову). А как с отдельными изданиями? За целый век — одно. Считайте сами: в 1878 году — прижизненное «третье тиснение», а следующее (стало быть, «четвертое» из отдельных) — в 1960 году в ленинградском Гослитиздате. Еще двадцать лет спустя — томик «Современника» («Соборяне» вместе с «Запечатленным ангелом»). И все.

Впрочем, не все. Есть еще одно «тиснение» — в «Избранном» Лескова, выпущенном в 1981 году в Свердловске. Знаете, что там? Отрывок из «Соборян»! Точнее, не «отрывок», а начало. Начало без продолжения — как во времена Краевского и Богушевича! Но шутки шутками, а вдруг этот «отрывок» — знамение? Вдруг это уже не школьная «дань классику», заставляющая вводить роман в Собрания, — а интерес именно к тексту: готовность вытащить оттуда самое важное, нужное, требующее прочтения сейчас…

Я думаю, что настоящая история «Соборян» в русской культуре — дело будущего. Я заключаю это не из библиографических выкладок (хотя и из них тоже), а именно из прочтения. Из того, как читается текст. Сегодня, свежими глазами, сейчас.

Знаю ли я, что Варнавка Препотенский — дурак, ошпаренный просвещением и доведший до крайностей нигилистические прописи?

Знаю.

Знаю ли, что Измаил Термосесов — негодяй, вор и провокатор, паразитирующий на левых идеях?

Знаю.

И что карлик Николай Афанасьевич — крепостной раб своей плодомасовской барыни — есть нечто вроде комнатной собачки, которую можно продать, купить, разлучить, случить и т. д.?

Знаю и это. Все знаю. Все давние лесковские обиды, все долгие брани его «налево» и «направо» — все это в «Соборянах» есть, ослабленно, но есть.

И все это мне, читателю, теперь странным образом… неважно.

Не потому, что сто лет, прошедшие со времени тогдашних баталий, лишили их актуальности; в иных лесковских романах «антинигилистские» язвы саднят куда как свежо.

Нет, они здесь не задевают, здесь, в «Соборянах». Прав был Лесков, каким-то сверхчутьем решивший очистить текст от злободневных игл и вериг. В самом тексте заключено что-то иное, обесценивающее всякую недолгую злободневность, — глубинная тема, бросающая на все новый свет.

Читая этот колдовской текст, с изумлением соображаешь, что реальные события, вокруг которых столь подробно вьется и крутится повествование, большею частью чепуховые. Как пометят поп и протопоп трости, чтоб не перепутать? Хватит ли у Варнавки смелости дернуть за ус капитана Повердовню? Поймает ли карлик ручку своей госпожи для поцелуя? Поймает ли дьякон вора, нарядившегося чертом?.. О, какой эпос! Почтмейстерша, желая избить своего мужа, по ошибке в темноте избивает Препотенского. Госпожа Мордоконаки, разоблачаясь после бала, находит записку с графоманскими стихами влюбившегося в нее капитана Повердовни и думает по-французски: «Боже мой, вот она, настоящая Россия!..» Анекдотцы какие-то, или, как сам автор нам подсказывает: