Лес за пределами мира - [35]

— Тот лев, — спросил Уолтер, — он был ее порождением или твоим?

Она отвечала:

— Ее; к чему мне было поступать таким образом?

— Да, понимаю, — сказал Уолтер, — но ее падение в обморок не было притворным, она по-настоящему испугалась дикого зверя:

Девушка улыбнулась и произнесла:

— Если бы ее ложь не была похожа на правду, она не была бы мастером в своем ремесле, таким, каким я ее знаю: она была способна к обману не только на словах; на самом деле гнев ее против Зла вовсе не был надуманным, этим Злом была я, и в последние дни гнев этот не покидал ее ни на минуту. Но я должна продолжить мою историю.

Теперь у тебя не должно остаться сомнений в том, что когда ты вошел в зал вчера, госпожа знала о твоем свидании со мной, и тебе была уготована смерть; но сначала она хотела немного поиграть с тобой, а потому усадила тебя за стол (это, в какой-то мере, было наказанием и для меня), и назначила свидание, полагая, что ты не решишься отказаться от него, даже если прежде решил встретиться со мною.

Я сделала так, что подлый сын короля пришел ко мне, в то время, какое я назначила тебе, но я дала ему сонное снадобье, так что когда я вернулась к себе в комнату, он не мог не только что прикоснуться ко мне, но даже открыть глаза; я легла рядом с ним, чтобы госпожа могла почувствовать здесь мое тело; было бы очень плохо, если бы этого не случилось. Пока я лежала рядом с ним, я придала его телу твой вид, так что никто не смог бы распознать, кто именно находится рядом со мной, и, дрожа, ожидала, что случится далее. Так провела я целый час, пока ты находился в ее покоях, и пока не наступило время моего свидания с тобою, как считала госпожа; я ждала, что она скоро явится, и мое сердце трепетало, ибо я знала, как она жестока.

Вскоре я услышала шаги, доносящиеся от ее покоев, соскользнула с кровати и спряталась за занавесями, полумертвая от страха; и вот она появилась, крадучись, ступая мягко, держа в одной руке лампу, а в другой нож. Скажу тебе правду: в руке у меня тоже был нож, чтобы я могла защитить свою жизнь в случае необходимости. Она подняла лампу над головой, перед тем как приблизиться к кровати, и я услышала ее голос: "Это они! я знала, что застану их здесь". Затем она подошла к кровати, склонилась над нею и положила руку на то место, где прежде лежала я; затем она взглянула на твое ложное изображение, лежавшее рядом, задрожала, затряслась, лампа упала на пол и погасла (но комната была ярко освещена луной, и я отчетливо видела все происходящее). Она издала звук, похожий на низкое рычание дикого зверя, я увидела, как руки ее поднимаются, увидела блеск стали под поднятыми ладонями, а затем они резко опустились, — я имею в виду и руки, и сталь; я была близка к обмороку, настолько все было похоже на правду, настолько твой ложный образ напоминал истинный. Королевич умер без единого стона, но почему я должна оплакивать его? Мне нет до него дела. Госпожа повернула его к себе, сорвала одежду с его плеч и груди, и издала невнятные звуки, бессмысленные, перемежающиеся ясно различимыми словами. Я услышала, что она говорит: "Я забуду; я должна забыть; настанут новые дни, придет новая любовь". Затем последовало недолгое молчание, после которого она вскричала страшным голосом: "О нет, нет, нет! Я не смогу забыть, я не смогу тебя забыть!", и она издала страшный крик, или плач, наполнивший ночь ужасом (ты ведь его слышал, не правда ли?), схватила с кровати нож, вонзила его себе в грудь и пала мертвой на кровать, на человека, которого только что убила. Тогда только я вспомнила о тебе, и радость прогнала страх, к чему мне это отрицать? Я побежала к тебе, я взяла твои руки в свои, и далее мы бежали вместе. Останемся ли мы вместе теперь, после того, что я тебе рассказала?

Он отвечал медленно, не делая попыток прикоснуться к ней, а она, продолжая всхлипывать и утирать слезы, сидела, с тоской глядя на него. Он сказал:

— Я думаю, что все, рассказанное тобою, правда; и твое ли искусство убило ее, или причиной тому стало ее собственное злое сердце, прошлой ночью она умерла, она, которая лгала мне в моих объятиях за ночь перед тем. Это было наваждение, я был ослеплен, ведь я любил не ее, но тебя, и я желал ее смерти, чтобы остаться с тобою. Ты сделала это, из любви ко мне, разве можно тебя в этом обвинить? Что еще я могу сказать? Если тебя можно обвинить в хитрости, то можно обвинить и меня; если ты повинна в убийстве, то я виновен в нем не менее твоего. Скажем же, перед лицом Бога и его святых: "Мы, двое, сговорились убить женщину, которая мучила одного из нас, мы хотели убить ее слугу; и если мы поступили неправильно, то пусть наказание постигнет нас обоих в равной мере, ибо ни тела наши, ни души не могут существовать порознь".

Сказав так, он обнял ее и поцеловал, но не страстно, а спокойно, не как влюбленный, но как друг, чтобы успокоить ее. После этого он сказал:

— Может быть, завтра, при свете дня, я попрошу тебя рассказать об этой женщине, кем она была на самом деле; но сегодня я этого делать не стану. А ты, ты слишком утомлена, и я прошу тебя: спи.

Он нарвал больших листьев папоротника и устроил постель, постлал на него поверх свою куртку, подвел ее, и она покорно легла, улыбнулась, скрестила руки на груди, и тотчас же уснула. Что же касается его, то он оставался на страже, пока не начал брезжить рассвет, и лишь тогда положил голову на землю и тоже уснул.