Лес священного камня - [102]
Не доходя несколько метров до могилы, Джиенг разрыдалась. Остальные женщины вторили ей; плача и причитая, они положили на могилу свои приношения и кусочки угля.
Последнее жертвоприношение в честь умершего
Вскоре Бронг Вдова сказала, что пора уходить. Сама опа и Банг Олень уже давно отошли на другой конец лужайки, но Джиенг с детьми замешкалась около последнего приюта Танга Сутулого, к которому они больше никогда не смогут приблизиться. Бронг завопила:
— Идете вы наконец? Скорее, а то духи захватят наши души.
Все побежали. Покидая лужайку, Тоонг заставил свою жену перешагнуть через лезвие куп-купа, — она впервые была на кладбище. По дороге домой он срезал ветку ршаха, чтобы изгнать злых духов из ребенка Тро-Джоонга: тот непрерывно плакал с тех пор, как его отец нес гроб. Вернувшись в деревню, все отправились к реке для очистительного омовения.
Возвратились в дом умершего. На нарах лежал большой лимон из школьного сада: есть его еще нельзя, так как на фрукты, баклажаны, сердцевину ратана и овощи наложен семидневный запрет. Табу будет снято только завтра. Последний раз принесли в жертву курицу. Ее убили как положено в нескольких шагах от семейной двери. Крыло и лапку отломали и положили на затычку от кувшина, которую отнесли потом на тропинку, ведущую на кладбище. По сравнению с предыдущими обрядами есть существенные отличия: никто не стоит рядом с приносящим жертву и не причитает. Тоонг сделал все, что нужно, один, он плакал, но никаких ритуальных жестов не делал. Кроме того, при откупоривании кувшина не набирали в рот рнэма, чтобы выплюнуть около двери, а когда пили, не предлагали сначала выпить покойному. Сейчас главное было очистить живых, освободить их от тягостных погребальных обрядов («Нам, живым, необходимо совершить помазание тела кровью», — пояснил мне Банг Олень). Выглядело это очень мрачно: народу было мало, пили без всякого удовольствия. Впрочем, в деревне почти никого не осталось: жать сегодня могли только те, кто был настолько предусмотрителен, что провел ночь в лесу и таким образом избежал семидневного табу, наложенного на деревню. В действительности только Банг Беременный, «священный человек — хранитель рнутов», и его зять Кранг-Дрым осуществили эту предосторожность, но начальник кантона Тру, невзирая на табу, повел в поле группу жнецов во главе со своей племянницей Анг Слюнявой. Поскольку жать рис в этот день запрещено, большинство людей использовали его для сбора хлопка или выкапывания клубней и корнеплодов.
В течение двух часов все тянули пиво из кувшина. Так, в обстановке общего безразличия, прошел «седьмой день», последний день, когда в жизни деревни еще ощущалось «присутствие» Танга Сутулого. Он был похоронен согласно всем правилам, в его честь были совершены многочисленные жертвоприношения, все было сделано как подобает делать для куанга, человека, душа-буйвол которого имела тяжелые рога. Были приняты все меры, чтобы он больше не возвращался и не нарушал покой живых: его завалили подарками и жертвами, которые должны помочь ему жить как надо в подземных мирах. При каждом подношении не забывали обратить его внимание на то, какой ему оказывается почет, какие ценные подарки он получает, — тут уж скромность неуместна. Ему советовали быть благоразумным и не оспаривать у живых земные блага. Впрочем, были приняты очень серьезные меры предосторожности, чтобы он не мог этого сделать.
Сегодня близкие в последний раз посетили кладбище. Теперь его могила будет покинута навсегда. Танг-Джиенг Сутулый отныне ничего не значит в экономической, социальной и религиозной жизни деревни. Он присоединился к предкам своей семьи, где, как во всех мнонгарских семьях, предки-мужчины играют самую ничтожную роль, пока не перевоплотятся в новорожденного. Только тогда, в своей новой жизни, они снова займут какое-то место в обществе.
