Лесь - [43]

Обычное бдение в кабаке представлялось ему недостойным человека, столь глубоко павшего морально. Следовало сделать нечто большее. Грандиозное. Нечто ослепительное на руинах карьеры и пропащей жизни.

Он вышел из рыбного бара и для разнообразия направился к северу. И возможности городского центра столь многонаселенной метрополии, и сторона света вполне соответствовали его сумеречно-торжественному настрою. До сих пор была мелочевка, разные недостатки принципиально честного человека. Теперь его нельзя назвать таковым. Растратил чужой миллион тысяча сто злотых. Миллион, выигранный в проклятое спортлото, и тысячу сто, предназначенные на этот выигрыш. Жалкие остатки, уцелевшие от разгрома, жгли ему карман.

Лесь в любом случае решил растратить и эту ерунду. Коли уж черт побрал столько, пусть забирает и остальное, с ним самим впридачу. Растратить незамедлительно, без сомнений, без жалости до последнего гроша! Только с выдумкой! Грандиозно! С фанфарами! Раз уж падать, так с доброго коня!..

Коня!!!

Лесь внезапно остолбенел. К остановке на площади Унии как раз подходил автобус с надписью: «БЕГА». У дверей теснились люди, но место в автобусе было.

«Коня!!!» — наперекор всему молодецки ухнуло у Леся в душе.

Категорический приказ внезапно разъяренной души пихнул его в автобус. Категорический приказ контролера пихнул в кассу. И более он не противился душевному порыву.

Нетерпеливая душа в диктаторстве своем заставила его купить самый дорогой входной билет за тридцать злотых, пронесла мимо пустого в это время паддока и загнала на трибуну. Программу бегов душа обошла молчанием, из чего следовало сделать вывод, что она в программе не нуждалась. Во входном билете тоже, верно, не нуждалась бы, если бы на бега пускали просто так.

Миновав турникет, Лесь оказался в самой гуще орущей, ошалелой толпы, из кожи вон лезущей, дабы возможно быстрей растратить возможно больше денег. Около входа стояли два пана, один из них, схватившись за голову, стонал:

— Эта четверка! Эта чертова четверка!..

А другой молча и смачно рвал на мелкие клочки много белых бумажек и бросал на землю.

В Лесе бушевал не только дух висельника, бушевали и выпитые им в рыбном баре «клинья». В атмосфере азарта вспыхнули миражи: игорные салоны, кучи банкнотов на столах, раскаленные лица, звон золота, выкрики крупье… Монте-Карло!..

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — вспомнил он с гордостью.

Фраза, однако, оборвалась за отсутствием нужного глагола. И что это дед с фортуной в Монте-Карло сделал?.. Спустил? Промотал? Растранжирил?.. С таким же успехом мог выиграть. Немного и память подводила, поскольку Лесь вообще не мог припомнить никакой фортуны в своем семействе, даже при мысли о прадеде.

Тем не менее дедова фортуна в Монте-Карло увлекала, распирала грудь, хотелось как-то проявить энергию этой фразы. Лесь попытался взобраться по скату, в толкотне ткнулся о некую преграду, остановился и очень внушительно произнес:

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!..

Незаконченность сей капитальной фразы заставила его задержаться и взглянуть на это нечто, которое не хотело отвечать на сообщение про деда. Это был столб, в силу своей экзистенции[7] совершенно равнодушный к Лесеву деду и его фортуне. С обидой и презрением Лесь обозрел препятствие, неожиданно не оказавшееся человеком, и отправился дальше.

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — громко, пронзительно и чувствительно пело у него в душе.

Обойдя два этажа и переждав ближайший заезд, смысл и результаты коего остались для него тайной, Лесь не пожелал транжирить остатки денег и чести. Разбрасывание банкнотов пачками с трибуны — дело вульгарное, и скорей всего дед в Монте-Карло вел себя как-то иначе. Похоже, дед делал ставки… Ну, так и надо делать ставки! Все едино на что!

Усмотрев место, где люди платили какие-то деньги, избегая излишних хлопот, он подошел к кассе, у которой стояла самая маленькая очередь. Не удостоил вниманием зеленую надпись над кассой: «100 злотых». Достал двести злотых и протянул пани кассирше, повторив слова стоявшего перед ним игрока.

— Два — один пять раз.

— Пятьсот злотых, — потребовала пани в окошке, повернулась за билетами и протянула руку за его двумя сотнями.

— Что? — не понял Лесь.

— Пятьсот злотых. Еще триста.

Лесь пожал плечами: бестактно заставлять его тратить деньги в нежелательном темпе. Достал еще триста злотых. Спрятал пять билетов с зеленой надпечаткой и, обеднев на пятьсот злотых, двинулся вперед по велению сердца.

— Сто и селедку, — потребовал он решительно у стойки.

Следующие сто и та же самая селедка поглотили все его внимание: он не побежал бараном за толпой, бросившейся на трибуну. Не слышал криков, не видел результатов забега, ибо внесенные в кассу деньги считал погибшими навеки и вообще не имеющими отношения к каким-то заездам. Дед в Монте-Карло — вот о чем стоит подумать. Только через некоторое время до него дошли слова двух панов — перед ними тоже стояло по сто граммов, но вместо селедки они закусывали бутербродами с икрой.

— Два — один первый заезд, — раздраженно сообщил один. — Ничего не поделаешь, должны были так прийти. Заплатят сорок злотых.