Лепестки на ветру - [51]

– Мои усы, ты ведь заметила? Ты на них полчаса смотрела.

– Очень мило, – выдавила я, став примерно одного цвета с платьем. – Тебе идет.

– С того самого дня, как вы приехали, ты постоянно намекала, что с усами я был бы гораздо красивее и привлекательнее. А теперь, когда я наконец взял на себя труд их отрастить, ты говоришь «мило». Мило – такое невыразительное слово, Кэтрин.

– Это потому, потому что ты стал таким красивым, – замямлила я, – и я не могу подобрать слов. Боюсь, Тельма Меркель уже нашла те слова, которыми тебе польстить.

– Откуда, черт подери, ты о ней знаешь? – взвился он, сощурив свои прекрасные глаза.

Ну должен же он понимать, сплетни повсюду, поэтому я сказала так:

– Я пошла в ту больницу, где Тельма Меркель старшая сестра на третьем этаже. Я села около поста и часа два за ней наблюдала. На мой взгляд, она не слишком красивая, но приятная, и она показалась мне ужасной командиршей. И еще она заигрывает со всеми врачами, если ты этого не знаешь.

Я оставила его хохочущим во все горло. Тельма Меркель была старшей сестрой Клермонтской больницы, и, казалось, все знают, что она решила стать второй миссис Пол Шеффилд. Но она была всего лишь медсестрой в белоснежном халате далеко-далеко отсюда, а я была у него перед глазами, и запах моих новых духов щекотал ему ноздри (в рекламе говорилось, что это таинственный, завораживающий, соблазнительный запах, перед которым не может устоять ни один мужчина). Какие шансы были у двадцатидевятилетней Тельмы Меркель против меня?

От трех бокалов Крисова шампанского у меня закружилась голова, и я плохо соображала, когда Пол начал разворачивать подарки, которые Кэрри, Крис и я купили на сэкономленные деньги. Я вышила ему шерстью картину – пряничный домик с деревьями над крышей и кусочком кирпичной стены, за которой виднелись цветы. Крис сделал для меня рисунок, и я потратила много часов, чтобы все это вышить.

– Это же изумительно красиво! – сказал Пол потрясенно. (Я не могла не вспомнить бабушку, она всегда с жестокостью отвергала все наши попытки завоевать ее расположение.) – Большое спасибо, Кэтрин, за то, что ты меня не забыла. Я повешу ее у себя в кабинете, пусть ее все видят.

Слезы полились у меня из глаз, грим потек, и я попыталась незаметно вытереть лицо, пока Пол не понял, что я такая красивая не только из-за света свечей, но и из-за трех часов тщательной подготовки. Слава богу, он не заметил ни моих слез, ни носового платка, который я вынула из-за корсажа. Он все рассматривал крохотные стежки, которые я так аккуратно накладывала. Потом он отложил подарок в сторону, взглянул на меня сияющими глазами и поднялся, чтобы предложить мне руку.

– Ночь слишком прекрасна, так что нельзя просто отправиться спать, – сказал он, взглянув на часы. – Меня охватило желание прогуляться по залитому луной саду. Тебя когда-нибудь охватывали подобные желания?

Желания? Да я была соткана из желаний, причем большая часть из них были подростковыми и совершенно невыполнимыми. И все же, когда я шла рядом с ним по его чудесному японскому садику, по красному мостику, когда мы держались за руки и спускались по мраморным ступенькам, мне казалось, что мы в волшебной стране. Конечно, мне так казалось из-за мраморных статуй в человеческий рост, которые стояли вокруг нас, сияя холодной совершенной наготой.

Ветер развевал ветки испанского мха, поэтому Полу пришлось пригнуться, а я стояла и улыбалась, ведь с моим ростом у меня не было таких проблем.

– Ты смеешься надо мной, Кэт-рин, – сказал он так, как, дразня меня, говорил Крис, произнося мое имя по слогам: «Леди Кэт-рин».

Я побежала вперед, к центру, где возвышался «Поцелуй» Родена. Все было залито серебристо-голубым светом и казалось нереальным, луна была огромная и яркая, полная и как будто улыбающаяся, а когда длинные темные облака проплывали по ней, она на мгновение мрачнела, потом опять выглядывала из-за них, веселая и радостная. Я вздохнула, потому что это так напоминало ту странную ночь, когда мы с Крисом вылезли на крышу в Фоксворт-холле в страхе оттого, что нам придется вечно гореть в адском пламени.

– Жаль, что ты здесь со мной, а не с тем красивым юношей, с которым танцуешь, – сказал Пол, отрывая меня от мыслей о прошлом.

– Это ты о Джулиане? – с удивлением спросила я. – Он сейчас в Нью-Йорке, но на следующие выходные, наверное, приедет.

– О, – сказал он, – тогда следующая неделя будет принадлежать ему, а не мне.

– Это все зависит от…

– От чего?

– Иногда мне хочется с ним общаться, иногда нет. Временами он кажется мне всего лишь мальчиком, а мне нужен мужчина. Потом он опять выглядит умудренным, и это производит на меня впечатление. А когда я с ним танцую, я до безумия влюбляюсь в принца, которого он изображает. Он так великолепно выглядит в этих костюмах.

– Да, – сказал Пол, – даже я это заметил.

– У него иссиня-черные волосы, а у тебя – с каштановым отливом.

– Я подозреваю, что иссиня-черные романтичнее, чем с каштановым отливом? – спросил он, поддразнивая.

– Смотря для кого.

– Кэтрин, ты – женщина с головы до ног. Перестань говорить загадками.

– Никаких загадок. Я просто хочу сказать, что ни любви, ни романтики недостаточно для жизни. Я хочу быть подготовленной к жизни и не запирать своих детей на чердаке, чтобы завладеть наследством, которого я не заработала. Я хочу уметь зарабатывать так, чтобы нам хватило, даже если не будет мужчины, на которого можно будет опереться.