Леопарды Кафки - [4]

Мышонок взял книгу. «Коммунистический манифест», конечно же. Инструкция оказалась подробнейшей, с точным объяснением, как добраться до Праги. Конверт был запечатан.

— В этом конверте — имя человека, которого ты должен найти, и телефон. Не знаю, кто это, никогда о нем раньше не слышал. Знаю, что он еврей, как и мы. Кажется, писатель… Ладно, это не важно. Как приедешь, позвонишь по телефону и скажешь: «Мне поручено забрать текст». Только это. Понял? «Мне поручено забрать текст». Это пароль.

Он замолчал, чтобы перевести дух, потом продолжил:

— Он передаст тебе шифровку. Ключ к шифру — в конверте. Это листок точно того же размера, как тот, который ты получишь в Праге. На этом втором листке вырезаны отверстия и написаны отдельные слова. Когда ты наложишь этот листок на первый, слова, которые окажутся в вырезанных отверстиях рядом с написанными словами и составят настоящий текст, в котором будет указана твоя цель. Это название места. Может, банк, может, завод — я не знаю, да сейчас это и не имеет значения: когда ты узнаешь, где цель, кто-то выйдет с тобой на связь и скажет, что ты должен в этом месте сделать. Так вот: это все срочно, потому что Троцкий уезжает из Франции, кажется, в Америку. Так что отправляться надо немедленно. Завтра вечером — самое позднее. Ты это сделаешь, товарищ Беньямин? Сделаешь это ради меня? И ради общего дела?

Заливаясь слезами, Мышонок обещал все сделать, заверил, что Ёся может на него целиком положиться. От Ёси он тут же побежал домой. Как дела у Ёси, спросил отец. Ничего не ответив, Мышонок заперся в спальне и, рыдая, бросился на кровать.

В конце концов он успокоился. Сидя на кровати с книгой в руке, пытался как-то привести мысли в порядок. Что делать? С одной стороны, хотелось остаться рядом с больным другом, с другой, было задание, о котором рассказал Ёся, какое-то непонятное поручение, такое таинственное, что можно было отнести его на счет жара и бреда. Но документы, билеты, конверт доказывали, что это вовсе не бред.

По словам Ёси, задание было непростое, совсем непростое. Для начала надо сказать, что Мышонок никогда не выезжал из Черновицкого, а теперь предстояло отправиться куда-то в незнакомый заграничный город, где все чужое. С языком, скорее всего, проблем не будет: можно объясниться по-немецки, ведь он сносно на нем говорил, научился от отцовского друга (да это было совсем не трудно: идиш — диалект немецкого). Но вот сама поездка представляла значительные трудности. Ведь шла война, в которой Англия, Франция и Россия противостояли Германии и Австро-Венгерской империи, в состав которой входила Богемия и ее столица Прага. На самом деле, тот, кто разрабатывал инструкцию, был в курсе ситуации, поэтому подробнейшим образом описал маршрут и указал, как обойти воинские посты.

Все в точности отвечало критериям революционной борьбы. Ведь не бывает революционной борьбы без риска. Мышонок был уверен, что речь идет о какой-то важной операции, возможно, об акте революционного террора… В общем, о деле, на котором можно проверить надежность кандидата на вступление в партию. Насилие, говорил Троцкий, — а Ёся постоянно повторял это за ним — полностью оправдано как форма самообороны рабочего класса. Мышонок был согласен. Теоретически. На практике он никогда не держал в руках огнестрельного оружия. Честно говоря, он даже не знал, как выглядит револьвер. Самым опасным предметом, с которым ему приходилось иметь дело, был хлебный нож (он им, кстати, раза два-три порезался).

В дверь постучали. Мать звала его ужинать. Не хочу, сказал Беньямин, я не голоден. Она настаивала: идем, сынок, поешь чего-нибудь, я знаю, что ты огорчен из-за Ёси, но питаться-то надо.

Она так его уговаривала, что Беньямин в конце концов вышел, сел за стол, но съесть так ничего и не съел: кусок не лез ему в горло. Отец, братья и сестры смотрели на него в тревоге, но ничего не говорили. В конце концов он встал из-за стола. Извините, но мне что-то нехорошо.

Он зашел в спальню, разделся, лег. Сна, разумеется, не было ни в одном глазу. Ехать или не ехать — вот в чем вопрос. Выполнить задание и при этом покинуть друга или пренебречь заданием, но остаться рядом с ним? Терзаемый сомнениями, он вспомнил одну историю, которую рассказывал ему отец, историю о диббуке, о душе покойника, которая никак не могла успокоиться из-за невыполненного при жизни обещания жениться. Вселившись в тело возлюбленной, ставшей женой другого, диббук отчаянно сопротивлялся попыткам изгнать его, крича Ich guei nicht arois, я не уйду. Мышонок всегда считал такие вещи глупостями, но сейчас почему-то рассказ никак не выходил у него из головы. Когда он наконец уснул, ему приснился очень тревожный сон. Снилось, что Ёся умер, и его дух вселился в него, в Мышонка. Одержимый этим диббуком, он носился по улицам местечка, но выкрикивал не еврейские проклятия, а коммунистический лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Проснулся он дрожа и плохо соображая. В другое время сон показался бы ему бессмыслицей, навеянной глупым еврейским суеверием, но теперь он видел в этом сне явное послание: на нем лежит долг перед Ёсей. И надо этот долг немедленно исполнить. Он встал, глянул на старые ходики: три часа ночи. Все спали: и отец с матерью, и братья, и сестры. Он тихо оделся, положил несколько смен белья в старый картонный семейный чемодан, взял сумку, положил в нее конверт с адресом писателя вместе со своим экземпляром «Манифеста», отворил дверь и вышел.