Леопард на солнце - [49]

– Хватит, – говорит он. – Пусть его бабушка о нем думает, а я его убью, как я умею.

* * *

Человек удит рыбу на берегу реки, лениво несущей плотные, темные воды. Он расположился на пороге своего дома – деревянная хижина стоит прямо в воде на сваях, словно комар на длинных ногах. Словно один из малярийных комаров, звенящих вокруг головы человека, – он их не отгоняет. Он нарушает неподвижность исключительно ради того, чтобы вскинуть удочку и забросить подальше леску с крючком. Время от времени удочка напрягается, зацепившись за какое-нибудь водяное растение, и ее дрожание будоражит вязкий воздух. Время идет к полудню, а рыбак еще не вытащил ни одной рыбы.

– Умерла река, бедняга, – замечает он сам себе. – Ничего в ней теперь нет, кроме дерьма.

– А как этого человека звали?

– Да никак его не звали. Это был просто-напросто рыбак.

Его жена появляется в дверях ранчо и спрашивает:

– Есть что пожарить?

Мужчина:

– Нет.

Женщина:

– Ладно, тогда жарю бананы.

Человек сворачивает снасть, берет пустое ведро, садится в лодку и гребет к устью текущего с горы ручья, – проверить расставленную на рассвете сеть: нет ли бешенок. Уже издали он замечает: что-то мешает течению, заставляя поток подскакивать. Он не строит иллюзий: обычно это бывают ветки, которые ручей тащит в реку.

Он подгребает к сети, запускает туда руку. Нет, это не ветки. Похоже, листья… он тащит полную горсть на поверхность. Нет, и не листья.

– Что же это было?

Банкноты. У него полная горсть банкнот. Он снова запускает руку в сеть, и снова вынимает полную горсть.

– Как туда попали такие деньги?

Этот же вопрос задает себе и он, с ужасом и восторгом, и не знает, что ответить. Его дрожь пробирает: он не решается пошевелиться, боясь, что сокровище исчезнет. Его сознание парализовано, но карманы наготове. Он больше не задает себе вопросов, а хочет лишь завладеть добычей. Он осматривается вокруг: не появится ли хозяин. Никого, ничего. Только ящерки, растопырив свои детские ручонки, глядят на него. Сердце рыбака колотится вовсю, слюна во рту высыхает. Крадучись, озираясь по сторонам, в ужасе, что его застанут, он распутывает сеть, стараясь не упустить ни одной из пойманных банкнот. Многие выскальзывают и уносятся вниз по реке, но и так сеть битком набита. Он складывает их в ведро, – промокшие, слипшиеся, – а те, что не влезают, – на дно лодки.

– Глянь, что я привез, – говорит он жене, вернувшись на ранчо.

Они разглядывают серо-зеленые бумажки, блестящие и сникшие, точно мертвые сардины.

– Эти деньги нездешние, – говорит он.

– Доллары, – говорит она. – Бумажные доллары.

– Что на них можно купить?

– Новое радио. И телевизор. Даже моторный катер…

– А если они фальшивые? Да и потом, у них же должен быть хозяин…

Женщина выхватывает одну из бумажек, смотрит на свет, пробует на зуб, трет кончиком указательного пальца.

– Они более настоящие, чем семь ран Девы Марии,[50] – заключает она, – и с этой минуты они наши.

Она раскладывает их по корзинам и спешит просушить на солнышке: развешивает на проволочной ограде при помощи бельевых прищепок.

* * *

Двумя километрами выше по склону, над истоком того ручья, где рыбак нашел свою добычу, располагается одно из имений Монсальве. Управляющий и работники получили от хозяина, лично от Мани Монсальве, приказ достать все доллары из заначек. Они выкопали клады, разрыли гроты, открыли пещеры Али-Бабы и извлекли полные купюр бочонки, которые принялись грузить в самосвал. Иные из бочонков оказались подгнившими, изглоданными сыростью, грибком или жучками. Один из них выскользнул из рук работников, скатился в поток, разбился от удара о камни и доллары пустились в путь к реке, беззаботно подпрыгивая на волнах.

– Это и были банкноты, которые потом нашел рыбак…

– Эти самые.

В других имениях Монсальве работники занимаются тем же самым: извлекают из воровских тайников целые состояния и грузят в грузовики. То же происходит и в Порту, в разных Домах и квартирах: ломают стены и достают Доллары из туалетов и зарешеченных гаражей, поднимают столешницы, вскрывают потолки, извлекая полные чемоданы, вытаскивают из цистерн с водой герметично запаянные пластиковые пакеты, нашпигованные долларами.

Тем временем возле желтого каменного здания Национального банка, в центре Порта, выстраивается очередь в сто квадр длиной, точно на премьеру кинофильма. Сотни пар ног ждут, стоя одна за другой, и продвигаются шаг за шагом, метр за метром, чтобы приблизиться к окошечку. Шаркает самая разнообразная обувь. Черные лакированные, на высоком каблуке босоножки, предоставляющие пальцам щеголять на вольном воздухе; башмаки по щиколотку, из прочной телячьей кожи, на каучуковой подметке, с витыми шнурками; новехонькие кроссовки «Адидас» с металлической строчкой по верху, на двойной подошве; стоптанные и дырявые парусиновые тенниски; настоящие швейцарские мокасины фирмы «Балли»; босые ноги, выдубленные проселками и загрубевшие на асфальтовых тротуарах; невероятные экземпляры, как, например, пара на ногах экстравагантной особы мужского пола, – нечто из голубого и красного бархата, расшитое фальшивыми бриллиантами. Хозяева и хозяйки обуви так же разнятся обличьями, как и сама обувь. Одно у них всех общее: у каждого в кармане пачка в тысячу долларов, принадлежащих Монсальве.