Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки - [9]

Рассчитывать на «авось» Шебаршин не стал и, посоветовавшись на этот раз с приятелями, подал документы в Московский институт востоковедения, находившийся в Ростокинском проезде. В результате его зачислили на индийское отделение.

Началась новая жизнь — полная иных забот, чем прежде, и одновременно довольно вольная и даже в какой-то мере бесшабашная. Институт, который избрал Шебаршин, как и все вузы, имел свои традиции, свой устав, но всё-таки внутреннюю жизнь в нём больше определяло студенческое братство.

Стипендия, которую стал получать Шебаршин, была вполне приличной, едва ли не такой, как зарплата у матери. Мать, узнав об этом, только и проронила:

— Так, глядишь, и Лерку вытянем.

Но, что не менее важно, институт стал некой незримой нравственной опорой, в нём всегда можно было получить поддержку, в том числе и материальную. Так, на первом курсе развалились у Шебаршина ботинки, а у матери в то время, как назло, — ни копейки, чтобы купить новые.

Пришёл Леонид в кассу взаимопомощи:

— Выручайте!

И ему выдали 75 рублей, на которые он купил вполне приличные ботинки — почти три сезона проходил в них.

Шебаршин учился уже на третьем курсе, когда Институт востоковедения решили закрыть и слили с вузом, одно название которого — Московский государственный институт международных отношений — у многих однокашников Шебаршина вызывало трепет. Произошло это уже после смерти Сталина — события, которое, естественно, в студенческой среде не прошло незамеченным. Как вспоминает Шебаршин, в марте 1953 года смерть Сталина казалась катастрофой. Но тут же замечает: «Катастрофы, как нам думалось, не произошло, а улучшения в нашей общей жизни наметились довольно скоро».

Думается, не все согласятся с таким мнением, особенно ветераны — свидетели послевоенного возрождения конца сороковых — начала пятидесятых и, конечно же, ощутимого при Сталине снижения цен на продовольствие и товары хозяйственного обихода. Но мы знаем, что разным людям свойственны самые разные, часто — взаимоисключающие оценки роли Сталина в жизни страны, и для близкого окружения Леонида Владимировича не было секретом, что сталинская эпоха была для него едва ли не главным и постоянным камнем преткновения. Как человек мыслящий, он стремился постичь суть противоречий тех лет, но отказывался воспринимать великое и трагическое в их диалектическом единстве.

Это, конечно, не означает, что суждения Шебаршина носили исключительно критический характер, тем более что он многое переосмыслил в последние два десятилетия своей жизни. В книге афоризмов нашего героя, впечатляющих своим остроумием и тонкостью («Хроника безвременья». М., 1998), есть, к примеру, такие высказывания:

«Сталин учился в семинарии и оставил после себя великую державу; у Горбачёва два диплома о высшем образовании, а он державу развалил»;

«Есть только один деятель, на которого возлагается вся ответственность, но который ответственности не боится, — Сталин»;

«Если всё будет низвергнуто сейчас, то что же останется грядущим поколениям? Если Сталина не хватит надолго, смогут ли фигуры нынешних лидеров заполнить брешь?»

…Не все студенты Института востоковедения верили в неожиданный подарок судьбы — в возможность продолжить учёбу в одном из самых престижных московских вузов. И действительно — не ко всем она оказалась благосклонной: в МГИМО перевели только половину студентов из расформированного института. Студенты, её составляющие — «восточники», — держались особняком и не всегда находили общий язык с коренными мгимовцами — «западниками», которые в общем-то ничем особенным от них не отличались. Как вспоминал Шебаршин, одни были поумнее, другие выдающихся способностей не проявляли — студенты как студенты.

Всё бы ничего, но вот материальное состояние Леонида никак не улучшалось. Больше того, МГИМО был намного дальше от Марьиной Рощи, располагался у Крымского моста, и ежедневные расходы на проезд заметно возросли. Несмотря на то, что Лера к тому времени поступила в пединститут и стала получать стипендию, жили они, по словам Шебаршина, «не просто бедно, а нищенски».

Приходилось подрабатывать на железной дороге, на разгрузке-погрузке вагонов или на овощной базе, которая находилась недалеко от дома. Немного позднее, освоив язык урду, переписывал в издательстве рукописи.

Леонид Владимирович часто вспоминал своих институтских друзей, тех, с которыми сошёлся ближе, чем с другими. Среди них — Виктор Прокунин, «книжник, умница». Борис Васильев — «бывший танкист, человек основательный, уже умудрённый жизнью, неназойливо, по-доброму опекающий нас». В этот круг общения входила и Седа Алиханянц, которая была дочерью одного из создателей атомного оружия, академика Абрама Исааковича Алиханова. «Красивая, умная и скромная», она вскоре вышла замуж за В. Прокунина.

Ну а как же закадычный друг детства Гоша Савицкий? Лишившись привычного общения, он решил всерьёз заняться спортом. Условия для этого были, поскольку над 241-й школой взяло шефство спортивное общество «Строитель». Для школьников были открыты секции плавания и бега, прыжков в высоту и бокса, гимнастики и волейбола. Савицкий решил заняться тяжёлой атлетикой. Но уж больно худ был будущий спортсмен, поэтому на первом занятии тренер засомневался: