Леон. Встань и иди - [4]

Вдруг открылась входная дверь и заглянула какая-то тетка. Сейчас понимаю, что это была молодая женщина лет двадцати пяти, но тогда для нас это была чужая тетка.

— Что за бардак! Ну-ка марш спать по норам! — закричала на нас, но Светка не сдрейфила, а ответила вполне спокойно.

— А мне не показали место, где спать. Мама Нина сказала находиться здесь до понедельника, и ключ дала. Вот! — Светка показала ключ от медпункта.

— А! Это вы те, за которыми Петрович сегодня присматривает? Ну-ну! Тогда ложитесь спать, вон на кушетки. А завтра будет Наталья Николаевна и разберется, — Развернулась и вышла, прикрыв за собой дверь.

Мы тогда еще не знали, ни имени директрисы, ни кто такой Петрович, даже не замечали, что кто-то за нами присматривает. Но, да, как потом оказалось, присматривали.

После звонка отбоя, сидели еще минут пятнадцать.

— Ну, пошли, — тяжело вздохнула Светка и выключила лампу.

— Пошли, — решительно встал и открыл дверь. В коридоре было темно и тихо. Мы вышли и отправились за угол, к светлому пятну освещенного входа на лестничную площадку. Взял сестру за руку и пошли наверх, на третий этаж.

Раньше и перед соревнованием и перед дракой с пацанами улица на улицу, испытывал волнение, сейчас же, шел убивать и не чувствовал никаких эмоций. Вот Светка боялась, ее рука подрагивала, но она плотно стиснула губы, а ноги на ступеньки ставила уверенно.

— На, оберни руку для упора, — на выходе с площадки протянула носовой платок.

— Не нужно, обойдусь — отвел ее руку, — У меня на подушечках мозоли.

На этаже был полумрак, единственная лампочка горела в конце коридора. Здесь, видно, проходил ремонт. Стояли строительные козлы, какие-то ведра, сильно воняло краской: перекрашивали серые панели стен в синий цвет.

— Все, пошел. А ты в коридор не выходи, стой здесь, на площадке. Будешь на атасе, — сказал и направился к единственной двери, под которой виднелась полоска света. Постучал, и она тут же открылась — в двери возник почти голый Бурый. Он стоял в модных, обтягивающих трусах.

— О! А эта где?! — схватил меня за руку и втащил в комнату с невзрачной обстановкой. Прямо перед дверью стоял, измазанный желтой краской стол, который был сервирован бутылкой «биомицина» (вино «Біле Міцне» или Белое Крепкое) и двумя залапанными и мутными гранеными стаканами. Слева, под самый потолок громоздились какие-то мешки, а в правом углу, прямо на полу валялся грязный, в ржавых разводах ватный матрас, немало повидавший некоторые виды и способы человеческих отношений.

— Ну, это… Она побоялась, что вас тут много.

— Я ж ей, бляди, сказал, что буду один!

— Так это! Она просила, чтоб ты сам к ней пришел. Она там одна, — тихо буркнул. Сердце сдавило от ненависти к этой твари, грязно обозвавшей мою сестру.

— Ну, сука, сама напросилась. Рвать буду все щели, — схватил и стал надевать рубашку и джинсы. Затем, нагнулся к обуви. Рядом с его кроссовками, стояли мои исчезнувшие новенькие ботинки, с теми же выпачканными глиной каблуками.

Без участия сознания, чисто автоматически, фаланги указательного и среднего пальцев правой руки захватили под манжетой рубашки ручку-гвоздь и удобно прижали шляпку к ладони. Сделал шаг вперед и резко взмахнул рукой. Здесь шляпка в темечке не торчала, как в доске, а спряталась в волосах, голова Бурого стукнулась лбом о пол, а тело опрокинулось набок. Одна кроссовка была не обута.

Разум не испытывал ни чувства страха, ни боязни ответственности за содеянное убийство. Было лишь чувство удовлетворения правильно выполненной работой. Все равно, как если бы дома навел порядок в своей комнате, заслужив благодарность мамы и похвалу отца.

Подтянул к себе табурет, уселся, скинул «говнодавы» и стал переобуваться в мои ботинки. Говорят, что детская жестокость самая холодная и беспринципная. Наверное, на этот счет есть целая теория, но думаю, это потому, что дети попадают в обстоятельства, при которых просто не успевают научиться бояться, поэтому, не осознают некоторые аспекты своего поведения. А еще неугнетенная наследственность и состояние духа.

Мне, вдруг, стало дурно, в голове зашумело, очертания предметов поплыли перед глазами. Хорошо, что сидел, иначе бы, наверное, свалился. Но все как-то быстро стало проходить, — комок, который подкатил к горлу, рассосался; пелена с глаз слетела. Нет, это не был синдром постфактум, это всего лишь усталость организма, битое детское тело и пропущенные два ужина, завтрак и обед.

Вдруг, сзади скрипнула дверь, и раздался мужской тихий голос:

— И что же ты наделал? А, парень? — помню, даже не испугался, безразлично повернулся и увидел седоватого дядьку, склонившегося над телом этой мрази, — Бог мой, как я не доглядел. Крови нет, только клочок волос мокрый. Интересно, кто тебя научил такому фокусу? Ты хоть представляешь, парень, как ты попал? Чего молчишь?

— Мне все равно, — отвернулся от него, завязывая шнурок ботинка. Тогда не думал ни о каких последствиях, тогда мне было наплевать. Это потом, гораздо позже, этот самый дядька, который до конца жизни останется папой Колей, научит играть в шахматы и делать правильные ходы.

— Взбодрился бегом! — яростно зашипел голос, и моя дурная голова получила увесистую затрещину, — Встать! Кроссовок с пола подыми и шапку с крюка сними, и сунь вон в ту сумку. Правильно. Теперь, сними с крючка курточку, возьми в руки сумку и слушай меня внимательно.