Леон и Луиза - [73]

Поскольку она всегда только ела и больше почти не двигалась, она очень быстро набрала вес. Выражение постоянной готовности к тревоге на её лице сменилось миной сытого довольства, иногда усталой досады. Дети взирали на неё с пугливым удивлением и держались от неё ещё дальше, чем обычно. За каких-то несколько дней её шея разгладилась, а бёдра и плечи округлились, потом разбухли пальцы и налилась грудь. Её голубые глаза, которые постоянно были слегка насторожённо выпучены, теперь с каждым днём всё глубже утопали в жировой прослойке вокруг глазных впадин. Поскольку уже скоро её платья начали трещать по швам, она в конце первой недели сентября поехала на автобусе в Бордо и купила три летние юбки, удобные и просторные. И когда 25 сентября она укладывала чемоданы для возвращения домой, свои старые, тесные платья военного времени она оставила в шкафу, зная, что уже никогда в жизни не сможет их надеть.

ГЛАВА 19

В тот день 26 сентября 1944 года, когда Леон Лё Галль со своей семьёй вернулся на улицу Эколь, на реке Сенегал в очередной раз закончился сезон дождей – как будто кто-то завернул кран. Новость об освобождении Парижа со скоростью пожара распространилась по Французскому Судану, достигнув самых дальних уголков, и словно по мановению волшебной палочки, с одного дня на другой проснулись к новой жизни все важнейшие учреждения колониального мира. По железной дороге вновь пошли поезда, а по реке Сенегал – пароходы, и снова заработала телефонная связь, а почта стала разносить газеты.

Но спецпоезд, который должен был забрать Луизу Жанвье и золото, всё не приходил.

Поскольку в бумагах, оставшихся от моего деда, других писем от Луизы не нашлось, нельзя сказать, каково ей жилось в то время. Но можно предполагать, что она очень тосковала в ожидании этого поезда или хотя бы письма от Банка Франции. Возможно, она сидела на своём собранном чемодане. Вполне возможно, что она уже раздарила свои вещи – зонтик от солнца, револьвер и заменитель москитной сетки – в ожидании скорого отъезда. Могло быть также, что она однажды не сама обкорнала себе волосы, а специально в воскресенье поехала в Каес к парикмахеру. Далее можно представить себе, что она, когда просохла грязь и по дорогам снова стало возможно передвигаться, съездила на велосипеде на электростанцию Фелу попрощаться с братьями Бонвэн и, возможно, предприняла с ними последнюю, как им казалось, прогулку к водоёму ниже быстрины, в котором бегемоты выкармливали своих детёнышей. Может быть, и так, что на обратном пути она подарила свой велосипед тому молодому деревенскому учителю по имени Абдулла, который добился стопроцентного посещения школы среди семи – двенадцатилетних детей своей деревни.

И потом я думаю, что каждая ночь, которую она проводила в кровати Джилиано Галиани, воспринималась ею как последняя.

А спецпоезд всё не приезжал.

С тех пор, как радио и связь снова функционировали, Галиани в любое время дня и ночи гордо вышагивал по улицам, сообщая последние новости.. Он объявил о взятии Аахена Седьмой и Девятой армиями США и о поражении немецкого наступления в Арденны, а потом о бомбардировке гамбургских складов горючего и о капитуляции Венгрии, и чем дольше длилась его личная ссылка, тем чернее становились его полуитальянские – полуфранцузские проклятия сукиному сыну маршалу Де Голлю и этим кретинам из Банка Франции, которые никак не почешутся забрать из этой задницы мира его и их сраное сучье золото. Может, Галиани ругался бы немного тише, если бы знал, что Де Голль и Банк Франции только потому гноили его в саванне, что в Средиземном море несколько прекрасно снаряжённых, заправленных горючим и вооружённых боеприпасами немецких подводных лодок только и ждали случая потопить на дно золото и Галиани.

В марте 1945 года закончилось сухое время года, снова стало жарко и сыро. Галиани достал свой зонт и топал с проклятиями по жидкой грязи, оповещая людей об освобождении Освенцима и разрушении Дрездена, воздевая руки к небу и вопрошая стервятников на сучьях, какого Иисус-Мария-чёрта его отсюда никто не забирает. Луиза сидела на своём чемодане и ждала. Галиани известил о Ялтинской конференции и о пожаре в бункере фюрера, о процессе против маршала Петэна и, наконец, об атомной бомбе, сброшенной на Нагасаки.

Но спецпоезд всё никак не приходил.

Потом минул ещё один год, и ещё раз дождь внезапно прекратился. Луиза давно уже снова сама отстригала себе волосы, которые в африканской жаре, кстати, отрастали гораздо быстрее, чем дома. Грязь высохла, затвердела и покрылась сетью чёрных трещин. Галиани убрал свой зонт под кровать, твёрдо зная, что в ближайшие полгода абсолютно точно с неба не упадёт ни одной капли дождя. Луиза в свободный от работы день съездила на поезде в Каес, чтобы купить на рынке новую москитную сетку и заменитель её старого мужского велосипеда. И потом, наконец, пришёл спецпоезд.

Может, он прибыл днём, а может, и ночью; но как только он прибыл, Луиза утром, встав с постели, могла увидеть его из своего окна, поскольку он, пыхтя и дымя, стоял совсем близко, перед упорным брусом. Сколько к нему было прицеплено товарных вагонов, осталось неизвестным, как и то, сколько понадобилось рейсов – один или несколько, – чтобы доставить золото в Дакар. Из анналов Банка Франции следует лишь, что в порту Дакара триста сорок шесть целых, пятьсот тридцать пять тысячных тонн золота было перегружено на Иль-дё-Клерон и что корабль вышел в море 30 сентября 1945 года. Если всё проходило гладко и атлантические осенние шторма не были слишком сильными, Иль-дё-Клерон должен был прийти в порт Тулона 12 октября.