Леон и Луиза - [55]

Как бы то ни было, все они оставались здоровыми и не голодали. Поскольку Леон и Ивонна ещё хорошо помнили Первую мировую, они со дня объявления войны собирали аварийный запас. Так как до осени цены росли умеренно, они забили шкафы мешками с рисом, пшеницей и овсом; к тому же в окне над туалетом, за невзрачной занавеской, за которой никакой мародёр не заподозрил бы продовольственные продукты, уместились сотни баночек с фасолью, горохом, сгущённым молоком и яблочным пюре.

Даже яйца, масло, колбаса и мясо регулярно появлялись на столе, с тех пор как старший сын Мишель раз в месяц в выходные повадился ездить в Руан к тёте Софи, которая водила знакомство с какими-то нормандскими фермерами. Шестнадцатилетнему Мишелю очень нравилось идти субботним утром на вокзал Сен-Лазар с полными карманами денег и с рутиной завзятого путешественника садиться в поезд на Руан; несколько менее приятным было воскресное возращение с тяжёлым, набитым под завязку чемоданом, который ему приходилось тащить на себе целых три километра, с оглядкой на полицейских и солдат вермахта, от вокзала до улицы Эколь.

Труднее всех в эту зиму было Ивонне. С тех пор, как большая политика сочла необходимым запереть маленькую Мюрьель в подвал, после чего она стала писаться в постель, острый рассудок Ивонны был день и ночь занят тем, чтобы сохранить семью здоровой, сплочённой и сильной. Записям сновидений пришёл конец, розовые очки, свободные летние наряды и незатейливые песенки тоже остались в прошлом. Все её мысли теперь вращались вокруг одного вопроса, как ей защитить, прокормить и обогреть мужа и детей до конца войны и как отвести от них горе и беду.

Она следовала этой цели с хитростью тайного агента, с жертвенностью религиозной фанатички и с безоглядной отвагой танкиста. По утрам она отводила своих детей в школу – одного за другим, в том числе старшего Мишеля, который тщетно протестовал против материнского конвоя, а вечером всех забирала. Утром, прежде чем отпустить Леона из дома, она выглядывала из окна гостиной, осматривая улицу направо и налево, нет ли какой опасности; а если он задерживался с работы на несколько минут, бежала ему навстречу с горькими упрёками.

Если кто-то из детей кашлял, она, пуская в ход враньё, фальшивые деньги и своё декольте, добывала мёд, липовый чай и сиролин, а когда однажды на кухне замёрзла вода, она средь бела дня, на глазах у зевак собственноручно срубила небольшую акацию перед румынской церковью, притащила целое дерево домой и изрубила его во внутреннем дворике на дрова.

Услышав однажды ночью на лестнице какой то странный шум, она на следующий же день купила на чёрном рынке маузер калибра семь и шесть с патронами и объявила своему недовольному мужу, что без предупреждения пристрелит любого чужака, вошедшего в квартиру против её воли. Когда Леон напомнил ей, что пистолет, который в первом акте висит на стене, во втором неминуемо должен выстрелить, она пожала плечами и сказала, что реальная жизнь подчиняется другим законам, нежели русский театр. А когда он спросил, почему она выбрала именно немецкий пистолет, она объяснила, что немецкие органы дознания, если найдут в немецком трупе немецкую пулю, скорее всего будут искать и немецкого стрелка.

Спаяло ли трудное время Леона с Ивонной ещё теснее, оттого что они много раз доказали друг другу на деле свою надёжность и верность, облетела ли с них в условиях постоянной опасности последняя надежда на романтическую любовь, поскольку им приходилось действовать как боевым товарищам – и стали ли они от этого ближе друг другу или нет, сказать трудно; скорее всего они никогда и не спрашивали себя об этом. Ибо значение имела не этикетка и не название их союза, а ежедневное выживание; и помимо всякой метафизики само время попросту создало факты, которые были весомее всяких слов.

Таков был факт, что обоим было за сорок, и с определённой вероятностью они уже пересекли середину своей жизни. И арифметически выходило так, что из своей прежней жизни половину они провели вместе и скоро число их ночей в супружеской постели перевесит число их ночей, проведённых порознь. Уже было видно, что их дети, поразительно быстро взрослеющие, скоро выйдут в мир живым доказательством того, что Ивонна и Леон были вполне приличными родителями. Скоро дни, что ещё оставались им на земле, побегут всё быстрее, а сумма их общих воспоминаний станет так велика, что будет в любом случае отраднее надежды на какую бы то ни было жизнь друг без друга.

Конечно, может случиться так, что по какой-то причине однажды она уйдёт от него или он от неё. Но это будет не началом новой жизни, а продолжением их прежней жизни в новых обстоятельствах. Второй жизни не бывать, у них есть только эта. На первый взгляд это могло показаться убийственным, но на второй – утешительным, ведь это значило, что их прошлая жизнь была не случайностью, а являлась обязательной предпосылкой всему тому, что ещё произойдёт.

Леон был мужчиной всей жизни Ивонны, а она была женщиной его жизни, для ревности больше не было повода. В этом уже ничего не изменишь, даже если они всё же лишатся друг друга – из-за какой-нибудь катастрофы или по старческой глупости. Просто уже не оставалось времени на то, чтобы с кем-то другим провести в другой супружеской постели столько же ночей, сколько они уже провели вместе.