Леон и Луиза - [34]

Гонимый сильной головной болью и мучительной жаждой, он спрыгнул на каменистую насыпь и шёл часа полтора по рельсам в северном направлении, пока не дошагал до ближайшей станции, где ему босоногий смотритель шлагбаума в опереточной униформе на обрывках французского объяснил, что он находится недалеко от Памплоны на берегу реки под названием Арга.

Луиза смеялась. Потом принесли еду.

О тех выходных, проведённых в Ле Трепоре десять лет назад, они больше не говорили, как не говорили и о ночи на берегу, и бомбовом граде на следующее утро, а также о годах их разлуки.

А ранним вечером, когда они еще лежали в постели и в слабом свете уличного фонаря, ощупывая на телах друг друга шрамы от автоматных пуль, бомбовых осколков и хирургических скальпелей, Луиза рассказала ему, что её вытащил виноторговец из Метца, который тоже попал под бомбёжку, и в своём лёгком фургончике отвёз её в Амьен, в женский госпиталь, где она после неотложной операции ещё целый месяц лежала в палате для безнадёжных, подхватила там воспаление лёгких и ещё «испанку», и выписали её только спустя полгода после окончания войны, и то недолечённую.

Она тогда подалась прямиком в Сен-Люк-на-Марне, пришла там к мэру, и он обрадовался ей и, не увиливая, рассказал, что несколько месяцев назад сюда заглядывал Леон и, к счастью, на вид был вполне здоров; сидел, дескать, в этом самом кресле, в котором теперь сидела Луиза, и рассказывал о своём ранении, но потом вдруг заторопился, вскочил и исчез навсегда.

Когда Луиза спросила мэра, не знает ли он, часом, адрес Леона, тот с сожалением пожал плечами, а когда она, преодолев свой стыд, всё-таки захотела узнать, не спрашивал ли Леон о ней, то мэр, поглаживая её руку, скорбно покачал головой и сделал глубокомысленное замечание о легкомыслии молодёжи в целом и неверности парней в частности.

Когда Леон после ужина заказал два кофе, хозяин демонстративно покосился на стенные часы, а подав чашки, с портмоне в руках прошёлся по всему залу, составляя свободные стулья ножками кверху на столы. Леон и Луиза разговаривали тихо и смотрели друг на друга внимательно, как будто состояли в трудных переговорах о веском решении большого значения; притом что говорили они о пустяках и тщательно избегали всего тяжёлого и значительного.

Сперва Леон рассказал о гигантском дирижабле, который недавно пролетал на набережной Орфевр мимо его окна на расстоянии вытянутой руки, потом Луиза рассказала, что её «торпеда» на обратном пути из Ле Трепора заглохла и пришла в движение только после того, как Луиза промыла воздушный фильтр от сельской пыли пригоршней бензина из запасной канистры. После этого они обсудили преимущества и недостатки асфальтированных и мощёных дорог, а потом Луиза заговорила о том, что её дорога на работу проходит по свежемощённой площади Клиши, на которой, кстати, проститутки после войны почти все носят траурные платья; она хотела знать, действительно ли все они, по мнению Леона, – вдовы павших на войне. Вполне возможно, ответил Леон, немного удивлённый, на что Луиза ответила, что ей хотелось бы надеяться, что так оно и есть; так как если правдой окажется другое единственно возможное объяснение – а именно: что вдовье маскарадное убранство шлюх способствует обороту, поскольку вернувшиеся с войны солдаты находят удовольствие, воображая, что трахают жену павшего товарища, – то ей всю оставшуюся жизнь никогда больше не захочется иметь никаких дел с мужчиной. Леон сказал, что не может об этом судить, поскольку не знает ни проституток с площади Клиши, ни психологии вернувшихся с войны солдат в статистически релевантном числе; но что он точно знает, что сам он ни при каких обстоятельствах не нашёл бы в этом удовольствия.

– Это я знаю, – сказала Луиза и быстро рассказала, как её однажды в дождь на площали Ль’Этуаль понесло юзом, и она чуть не въехала на могилу Неизвестного солдата под Триумфальной аркой.

Вскоре после полуночи «торпеда» уже снова была на дороге. Теперь Луиза ехала медленно, и Леон поглаживал её затылок, глядя вперёд, на дорогу в двух конусах жёлтого света фар. Они больше не разговаривали, а долго молчали. Потом Луиза откашлялась и сказала неожиданно твёрдым тоном:

– Послушай, Леон, через час мы снова будем в Париже. Ты должен мне кое-что пообещать.

– Что именно?

– Я не хочу, чтобы ты подстерегал меня.

– Что?

– Ты меня прекрасно понял. Мы не будем видеться, это не имеет смысла и ни к чему не приведёт. Ты не знаешь, где я живу, и я тебе не скажу. Но ты знаешь, где я работаю.

– И что?

– Не прикидывайся дурачком, тебе это не к лицу. Я не хочу, чтобы ты слонялся у банка Франции, чтобы увидеть меня. Ты не будешь ошиваться ни на улице Риволи, ни на площади Виктории. Ты не натравишь на мой след полицейскую ищейку, ты не столкнёшься со мной невзначай на овощном рынке, где я буду покупать фунт картошки, и ты не окажешься случайно в кино, когда я пойду в кино. Ты никогда не будешь это делать, пообещай мне!

– Бывают случайности, – сказал Леон. – Париж не такой большой город, как иногда кажется, знаешь? Всегда может так случиться, что столкнёшься на улице. В метро, на дороге, у мясника…