Лента Мебиуса - [37]

Тут все видят, что к шейному позвонку скелета прикреплена бирка с надписью: «Скелет основателя Асперонии короля Лоренцо Первого».

Самсон откидывается в своем кресле.

В кабинете повисает гнетущее молчание. Король поджимает губы и некоторое время молча разглядывает лейб-медика.

Гофмаршал Шауниц с изумлением смотрит на короля, Самсон напомнил ему сейчас Иеронима Неутомимого в моменты гнева. Тот тоже, прежде чем наброситься на кого-нибудь с кулаками, вот так же затаивался, собираясь с силами. Все-таки в жилах королей течет особая кровь, думает он. Ах, как он сглупил с этим Краузе!..

– У меня создается впечатление, что если дело так пойдет и дальше, – говорит король подозрительно елейным, почти ласковым голосом, – то очень скоро вашего короля, набив соломой, как чучело, будут показывать на рыночной площади, чтобы потешить чернь… И ты посмел, негодяй, – взревел король так, что все привстали, – использовать скелет моего высокородного предка в качестве учебного пособия? Ты, верно, не в своем уме, Краузе! Таскаешь моего предка под мышкой, словно банный веник… Ты не боишься, что мое терпение лопнет? К сожалению, в последнее время ты совершаешь уж слишком много ошибок, Краузе… Да, слишком… – король печально вздохнул. – Я бы простил тебе твой липовый диплом об окончании Пастеровского института, если бы ты излечил меня от бессонницы… Но ты даже этого не можешь… Господа! Предлагаю всем вспомнить, что под чутким руководством этого шарлатана трое моих ближайших родственников преждевременно отправились на тот свет и вот уже который год осваивают бескрайние просторы потустороннего мира… Милый Краузе, если ты полагаешь, что и со мной пройдет тот же номер, то знай, я против. И не просто против, а активно против… Знай, моя королевская милость небезгранична. Такие вот дела… Ты делаешь все, чтобы тобой занялись люди Урбана! Маркиз, твои парни, кажется, соскучились по работе?

Маркиз Урбан поднимается во весь свой огромный рост.

– Ваше величество, – отчеканивает он, – дайте мне любого асперона, и через час он сознается во всех своих преступлениях!

– Вот видишь, Краузе… – король разводит руки в стороны.

Краузе падает на колени перед королем.

– Ваше величество! – восклицает он. – Это не настоящий скелет. Это всё пластмасса и гипс…

Король чувствует, что вот-вот сойдет с ума. Он все же находит силы спросить:

– А бирка?..

– Это директор музея таким образом…

– Подправляет историю?

– У него там, в музее, – ябедничает Краузе, – вообще нет ни одного подлинного экспоната. Одни подделки…

– Как, впрочем, и все в нашем замечательном королевстве… – тихо, как бы про себя говорит король Самсон. – Господа, вам не напоминает наше славное королевство огромный сумасшедший дом?

Все обдумывают последние слова короля. Ах, если бы они не боялись высказывать свои мысли вслух!

Спустя несколько минут буря, поднятая королем, утихает, и совещание продолжается.

Фон Шауниц, с облегчением поняв, что тучи над головой его протеже пронеслись мимо, настаивает на расстреле начальника дворцовой службы по уборке помещений.

Затем берет слово сначала один Берковский, потом другой… И говорят, говорят, говорят… Мелькают, чередуясь, слова – молодежь, Лоренцо, распустились, казнь…

…А перед королем тем временем проплывает одно из его самых ярких парижских воспоминаний. Он все чаще и чаще стал мысленно обращаться в то далекое и незабываемое время… Сколько впечатлений! И какие люди!.. Какие встречи!

Глава 8

…Пьяная ночь, его выкинули из дешевого кабака. Принц, спотыкаясь, поминутно падая и поднимаясь, бодаясь со стенами домов и стволами деревьев, круша мусорные баки, долго брел по темным, безлюдным и совершенно не знакомым улицам…

Помнится, кричал страшные слова проклятий, обращенные в черное безмолвие, и звуки его голоса, охрипшего от тоски и водки, поглощала ночная пустота…

Он беспрерывно блевал, кашлял и плакал… Закончилось все тем, что он оказался на каком-то пустыре, полном рытвин и луж. Поскользнувшись, он потерял равновесие, рухнул наземь и скатился по насыпи в канаву, на дне которой скопилась жижа, отвратительно вонявшая падалью и собачьим дерьмом…

У него не было сил вылезти из канавы. Да, по правде говоря, не очень-то и хотелось. Он вдруг молниеносно протрезвел и сразу понял, что попал туда, куда надо.

Ему никуда не надо было спешить, ему было хорошо лежать вот так, наполовину погруженным в помойную кашу, которая, булькая и как бы чревовещая, через брюки, трусы и носки пробиралась к телу и приятно холодила чресла и спину и успокаивала раскаленные ступни.

Удивительно, но яма оказалась чрезвычайно удобной, чуть ли не комфортабельной. Казалось, ее отрыли специально для него, в надежде, что в один прекрасный день он, твердо решив помереть, придет сюда и сам в нее ляжет, обойдясь без гроба, удовлетворившись глиняным днищем и воображаемой крышкой из сырого эфира.

Полежав немного в этой временной могиле, он вдруг почувствовал себя нравственно и физически здоровым, свободным и одиноким, и поэтому абсолютно счастливым.

И Самсон, с удовольствием подражая трупу, в который когда-нибудь, подумалось ему просветленно, превратится его полное жизни и горячей крови тело, сложил руки на груди и с наслаждением вдохнул ночной воздух, пахнущий помоями и тленом. Чувство умиротворенного всепрощения охватило все его существо.