Лента Мёбиуса - [2]

Полдня я бултыхался в заколдованном месте, так что отдыхающие уже стали поглядывать в мою сторону с заметным любопытством, а другие масочники начали все чаще «случайно» проплывать поблизости, раздражая меня своей назойливостью.

Монет не было.

Что-то в душе все настойчивее говорило: брось, плыви себе дальше в поисках гигантского краба, необычной ракушки или старинной бронзовой ладанки погибшего в прошлые века моряка. Не нужен тебе этот золотой блеск – обманет, обманет и ничего не даст.

Но что-то неодолимое сидело в печенках и не давало уплыть от этого места. И в тот самый момент, когда я твердо сказал себе: все, в последний раз! – опять сверкнуло.

Семь монет странной формы нашел я в зеленовато-бурых вихрах водорослей и, не разглядев их толком, торопливо сунув в мешочек, радостно поплыл к берегу.

Как-то очень быстро на Тихую опустился вечер! Собственные ощущения утверждали, что солнцу еще катиться и катиться за горбушку Хамелеона, а в густеющей синеве уже проглянула бледная луна. Неужели я так увлекся, что день промелькнул вдвое быстрей? Я плыл к берегу, и меня постепенно охватывала непонятная тревога. Берег опустел. Куда-то подевались даже палатки хиппи; эти пожилые лохматые ребята по утрам ходили к откосу мазаться синей «ужас какой целебной глиной» и бродили, как голые голубоватые привидения, по пляжу, не обращая внимания на плохо скрытое возмущение респектабельных пляжников. Зато ближе к склону горы, с которого любят стартовать парапланеристы, когда задувает устойчивый бриз, вдруг появилась странного вида палатка. Вроде старинного шатра. Да, это был настоящий шатер, словно бы из сказки «Руслан и Людмила»…

Кино снимают! – дошло до меня наконец. А когда на берег вылетела кавалькада всадников на низкорослых лохматых лошадках, окончательно утвердился в догадке – кино!

Едва я выбрался на берег, один из всадников заметил меня и показал остальным рукой, на запястье которой болталась плетка. Этой плеткой он и стеганул свою лошадку так, что она живо запылила к пляжу. Дальше все завертелось с дикой быстротой и совершенно для меня неожиданно. Подскакавший спешился и первым делом огрел меня плеткой прямо по голым плечам. Я вытаращил глаза и закричал:

– Ты что, очумел? – и не раздумывая шарахнул его по коротко стриженной голове маской. Резинка лопнула, и маска отлетела в песок. На секунду всадник опешил, а потом выхватил из-за пояса короткую широкую саблю, ударил меня со всего маху плашмя по голове и через секунду я валялся на песке без сознания.

Почувствовав на губах соль, я понял, что в лицо мне плеснули морской водой. Оказалось, пока был без сознания, меня довольно грубо, судя по свежим горящим ссадинам на спине и ногах, приволокли к шатру. Шатер оказался гораздо больше, чем он показался мне с берега, да и выглядел не как декорация – богато и по-восточному красиво. Сквозь откинутый полог в темной прохладе были видны шикарные ковры и расшитые золотом и серебром подушки, тускло отсвечивающие, по всей видимости, золотые и серебряные блюда. Ни киноаппаратов, ни софитов, ничего мало-мальски имевшего отношения к кино я не увидел.

Прямо перед шатром на красивом складном кресле сидел крупный человек в темной кольчуге под богатым безрукавным халатом, в шитых золотом шароварах и пересыпал из ладони в ладонь мои монеты. Монеты глухо позвякивали и бросали солнечных зайчиков на разноцветный полог шатра, на латы стражников, стоявших за спиной главного, очевидно, воина, на потные бока лошадей. Я смотрел на человека, и в голове моей царил полный кавардак.

Увидев, что я очнулся, человек заговорил со мной, и я вдруг с тихим ужасом осознал, что совершенно не понимаю его речи. Он показывал мне монеты и явно спрашивал о чем-то. Я встал и попытался объяснить, что… Но моментально был сбит с ног и цепкими руками стражников поставлен на колени.

Один из охранников, низко склонившись, подал воину мою маску и пластиковый мешочек. Тот осторожно принял и, отложив маску, принялся рассматривать пакет. Он вертел его так и сяк, сминал и снова разглаживал, смотрел сквозь него на солнце и удивленно цокал языком. Монеты, чтоб не мешались, он ссыпал к себе на полу халата, одна упала и в пыли докатилась до меня. Не слушая окриков, я моментально накрыл монету ладонью и, словно бы испугавшись, склонил голову до самой земли и сунул монету за щеку. Впрочем, им было не до меня, внимание этих странных людей, к моему изумлению, было поглощено моим полиэтиленовым пакетом.

Наконец воин вновь обратился ко мне. Ясно, что он задавал мне вопросы. Но я ничего не понимал, язык был абсолютно ни на что не похож…

Это была странная беседа. Воин властно, сердито и все настойчивее задавал мне вопросы, а я отвечал ему по-русски, поскольку, если я молчал, на плечи мне со свистом обрушивалась плеть. Воин подзывал из кучки стоящих поодаль людей то одного, то другого и снова задавал мне вопросы. Я отвечал, подошедший качал головой, и воин звал следующего. Безрезультатно – никто русского не знал.

В конце концов, воин в сердцах стукнул себя по колену и, что-то дико крича, вскочил.

Воин подал знак, и спину снова мою обожгло плетью.