Ленинградский меридиан - [11]

В рапорте направленном на имя Сталина, к огромной радости Мерецкова о нападении на Рокоссовского не было ни слова. Представитель Ставки ограничился замечанием об отсутствии на фронте хорошо налаженной разведки, указывал сроки исправления этой проблемы и извещал о своем намерении немедленно отбыть в Ленинград.

Командующий фронтом был очень рад отделаться «малой кровью» за прегрешения своих подчиненных и с радостью предоставил Рокоссовскому транспортник и истребительное прикрытие. В воздухе над Ладогой постоянно барражировали немецкие и финские самолеты, и подобная мера была необходима.

Ленинград в отличие от Волхова встретил Рокоссовского ясной погодой. Самолет представителя Ставки удачно миновал водные просторы Ладоги и благополучно приземлился на аэродроме. Там генерала уже ждала присланная из Смольного машина, но быстро добраться до штаба фронта Рокоссовскому не удалось. Едва он въехал в город, как начался мощный артобстрел немецких осадных батарей по жилым кварталам Ленинграда.

Выполняя приказ фюрера по уничтожению оплота «большевистской заразы» на Балтике, бравые канониры 18-й армии методично и планомерно разрушали дома мирных горожан. Используя в качестве ориентира высокий купол Исаакиевского собора, немецкие батареи целенаправленно вели огонь по городским постройкам, стремясь сломить волю осажденных ленинградцев. Желая если не принудить их к бунту против властей, то хотя бы сократить численность потенциальных защитников города.

Приученный к регулярным обстрелам и бомбежкам со стороны противника, при первых разрывах снарядов шофер привычно загнал автомобиль в один из городских дворов и проводил высоких гостей в ближайшее бомбоубежище.

Появление военных не вызвало большого интереса среди посеревших и осунувшихся от блокады ленинградцев. Для них это было привычным явлением. Сколько их перебывало в убежищах, находясь в кратковременном отпуске, когда расстояние от передовой до тыла измерялось сотнями метров и длинной кварталов, трудно было сказать. На них уже не смотрели с надеждой на скорое освобождение от блокады. Военные стали защитниками, делавшими свой привычный труд, равно как те, кто стоял у станков на заводах или трудился в больницах и госпиталях города.

Единственная кто обратил внимание на Рокоссовского и его спутников, была маленькая девочка, смело подошедшая к нему, невзирая на грозный вид генеральского ординарца Божичко. Блокада наложила и на её облик свой губительный отпечаток, и генералу было трудно определить, сколько девочке лет. Возможно, ей было пять, шесть, а то и все семь лет. В условиях постоянного голода дети плохо растут.

Единственное, что осталось неподвластным страшным лишениям блокады, был её голос. Он был звонок как колокольчик, по-детски открытый, доверчивый и когда девочка заговорила, Рокоссовский сразу вспомнил свою дочь. Так разительно были похожи их голоса или ему казалось, что похожи. После долгого пребывания на переднем крае, где смерть постоянно смотрит тебе в глаза, встреча с маленьким ребенком всегда рождает воспоминания о недавнем прошлом.

— Дяденька военный, а вы немцев прогоните? — спросил ребенок, с интересом разглядывая сидящего у стены Рокоссовского. Из всех военных она выбрала именно его, безошибочно определив по его лицу доброго человека.

— Прогоним. Обязательно, прогоним девочка — без малейшей задержки пообещал он и как бы в подтверждении сказанный слов ободряюще улыбнулся.

— А вы когда немцев прогоните, скоро? — обрадовано, сказала девочка, подошла и встала рядом с генералом.

— Надеюсь, что скоро — ответил Рокоссовский и тут же перевел разговор со столь щекотливой для всех ленинградцев темы на другое направление. — А как тебя зовут, девочка?

— Таня — важно ответила девочка. — Мне шесть лет.

— А, где ты живешь, Таня? — Рокоссовский задал самые банальные вопросы, что обычно задают в беседе с ребенком и получил ответы, от которых у него кровь застыла в жилах.

— Живу я здесь, а раньше жила на Лиговке, пока наш дом бомбой не разбомбило и мы сюда перешли. Потому что от дома ничего не осталась, одна воронка.

— А где твоя мама, где папа?

— Маму снаряд на улице убил, когда она за хлебом пошла, а папа ушел на фронт и с самой зимы, от него нет писем. Тетя Соня говорит, что это плохо, но похоронки не было — девочка говорила эти страшные слова спокойно и привычно и, глядя в её голубые глаза, генерал не понимал, повторяет ли она слова сказанные взрослыми, не понимая их смысла, или говорит так от горькой безысходности.

— Так значит ты здесь совсем одна?

— Почему одна? — удивилась девочка. — Я живу с бабушкой Машей, братиком Мишей и Василием Ивановичем. У нас дедушка Мотя был, но он уснул от голода и всю зиму в кладовке пролежал, пока его санитары не забрали.

Таня рассказывала Рокоссовскому привычную для войны историю, но от того, что её говорил ребенок, каждое слово сильно резало ему сердце и душу.

— А кто такой Василий Иванович? Другой дедушка? — следуя простой логике, спросил Константин Константинович и тут же попал впросак.

— Почему другой дедушка? Василий Иванович наш кот. Он наш главный кормилец — гордо пояснила Таня.