Ленинградская зима - [31]

– Я хочу поздравить Бориса Никитича с генеральским чином.

– Спасибо, дружок, – ответил Аристархов. – А только генеральство – это не чин, а воинское звание.

– Папа, ну как тебе не стыдно придираться, – шутливо надула губки Соня.

– Ишь ты, защитница, – рассмеялся генерал. – Ну, как там Одесса?

Кумлев рассказал об одесской жизни.

Генерал внимательно, с большим интересом слушал. Когда Павел умолк, вдруг спросил:

– Паша, а ведь ты, как мне помнится, из немцев? Верно?

– Да, Борис Никитич, из старых колонистов, – почтительно ответил Павел. – Но душа у меня русская.

– Душа – это только пар, – непонятно рассмеялся генерал.

Кумлев с замиранием сердца поглядывал на Соню, а ей снова нравился этот статный парень со смуглым, резко очерченным лицом и большими, сильными руками. И он совсем не похож на немца.

После обеда генерал позвал Кумлева к себе в кабинет и повел с ним какой-то странный, путаный разговор – Павел понял только одно: Россия, вступив в эту войну, совершила трагическую ошибку. А затем генерал начал вслух соображать, как бы спасти Павла от фронта. Он, кажется, что-то придумал, но что именно – пока не сказал…

Спустя три дня, когда Кумлев пришел к Аристарховым, генерал снова увел его в свой кабинет.

– Ну, Паша, слушай меня, – начал он. – Спас я тебя от фронта. Есть о тебе приказ – хороший приказ. Ты прикомандирован ко мне лично. Как мужчина мужчине скажу, чтобы ты не удивлялся моим хлопотам: когда я думаю о тебе, я и о Сонюшке думаю. Я еще с Одессы на вас обоих смотрю…

Через несколько дней Кумлев надел мундир поручика. В кармане у него было удостоверение сотрудника военного министерства. Но пока он еще не знал, что приказ о его производстве в офицеры и назначении, как и служебное удостоверение, были фальшивыми. Он не знал еще и то, что генерал Аристархов уже давно является германским шпионом, его завербовал в Одессе капитан немецкого торгового парохода, купил с потрохами за крупную сумму – Аристархов имел болезненную страсть к деньгам. Но, кроме денег, он получил еще и головокружительную карьеру – из заштатного округа его вознесло сразу на вершину военной иерархии, в подчинение уже занимавшего там высокий пост другого, и тоже давнего, немецкого шпиона. Теперь, когда началась война, им понадобился надежный и находящийся подальше от них «почтовый ящик». Кумлев подходил для этой роли по всем статьям…

Когда он был уже завербован и дал подписку, генерал сказал ему сухо:

– Надеюсь, вы понимаете: пока идет война, устраивать свадьбу – подозрительное безрассудство…

Война тянулась год за годом. На квартиру Кумлева в районе Пяти углов приходили какие-то люди, которым он отдавал свертки и пакеты, полученные от генерала. Иногда эти люди оставляли для генерала и для него деньги. По совету генерала он не открыл счета в банке и ни в какие коммерческие аферы не лез – это должно было уберечь от чужого любопытства. Он только позволял себе жить в свое полное удовольствие – штабной офицерик из богатой семьи одесского торговца может себе это позволить. Тучи таких слонялись по петербургским кабакам.

19 декабря 1916 года был арестован генерал Аристархов. Заплаканная Сонечка прибежала утром и рассказала, что всю ночь в их квартире шел обыск. Отец плакал и все просил маму запомнить, как он любит ее и детей и что вся его жизнь была только для них.

Кумлев не дал ей договорить.

– Зачем ты пришла сюда? Ты же привела за собой сыщиков! – не помня себя закричал он.

– Как вы смеете на меня кричать? – задыхаясь от горя и гнева, спросила девушка.

– Ты же не понимаешь, что случилось! – Павел, подняв кулаки, оттеснял ее к двери. – Уходи сейчас же! Уходи!

Соня зарыдала и, закрыв лицо руками, выбежала вон…

Несколько дней Кумлев не выходил из дому и не отзывался на телефонные звонки. Не раздеваясь, он лежал на постели и только поздно вечером, как вор, выходил, чтобы поесть в каком-нибудь дешевом кабаке. Затем возвращался и снова валился на постель. Ждал ареста.

Прошло четыре дня, и у него зародилась надежда: если бы Аристархов дал о нем показания, его давно бы арестовали. А так, может, еще и обойдется. Он был связан только с Аристарховым, тех, кто приходил к нему с немецкой стороны, он не знал, а свидетелей его встреч с ними нет.

Побрившись, приняв ванну и надев штатский костюм, он в сумерках вышел из дому и направился в скромный ресторан «Бристоль» – там его не знали.

Метрдотель провел его в уютную нишу и принес газеты. Об аресте Аристархова ничего не было. Но было много сообщений, где высказывались подозрения, что в русской армии свила гнездо грандиозная измена. Депутаты думы требовали немедленного расследования всех обстоятельств, приведших к поражениям русской армии.

После сытного обеда, немного успокоившись, Кумлев возвращался домой. Было ветрено, метельно, поземка колко хлестала ему в лицо, но он не нанял извозчика, как обычно, а шел пешком. На площади у Пяти углов он сразу увидел высокого человека в кожаном пальто, человек стоял возле его дома, и Павел сразу почему-то подумал, что этот человек ждет его. Надо было повернуть назад, но он, точно загипнотизированный, шел к своему дому.