Ленинградская зима - [25]

– Работа, слов нет, почетная, – сказал белокурый парень с Балтийского судостроительного.

– И материально должно быть прилично, опять же форма, – серьезно сказал маленький, очень красивый паренек.

Гладышев слушал разговор ребят и был уверен, что с ним-то произошло недоразумение, которое сейчас выяснится. И так уже три часа потеряно, придется сидеть над книжками ночью.

Наконец их окликнули из окошечка в стене и выдали пропуска…

С Гладышевым разговаривали двое. Один сидел за столом, и перед ним лежали институтские документы Дмитрия. Другой сидел сбоку на диване. Отвечая на их вопросы, Дмитрий поворачивался то к одному, то к другому, это сбивало с толку. И вопросы были странные, вроде: «Кто мужья всех твоих сестер?» А сестры замуж и не собирались еще…

– Я на тебя, Гладышев, виды имею, хочу в свой отдел взять, – сказал сидевший на диване.

– С тобой говорит начальник отдела товарищ Прокопенко, – пояснил сидевший за столом.

– В общем, Гладышев, картина такова: комсомол посылает тебя на работу к нам. Должен благодарить комсомол за доверие. А нам еще предстоит убедиться, достоин ли ты такого большого доверия. Станешь ты, Гладышев, чекистом. Будешь защищать от врагов завоевания революции. А время пришло опасное… – Прокопенко говорил, разделяя фразы короткими паузами. Дмитрий смотрел на него и видел только его глаза – светло-серые, с желтыми пятнышками вокруг зрачков. – И поскольку ты будешь служить в моем отделе, предупреждаю: все прощу, кроме халатной работы!

– У нас всякая халатность – это прямая помощь врагу, – добавил сидевший за столом.

Прокопенко встал. Он был чуть повыше Дмитрия, лицо у него совсем молодое, на щеках румянец, а виски седые. Военная форма ловко, даже щегольски, сидела на нем, сапоги сияли.

– Тебе все понятно, Гладышев? Чего молчишь?.. Впрочем, лучше молчи, говорить тебе еще нечего. Заполняй анкету и в понедельник выходи на работу.

Дмитрий хотел сказать, объяснить очень твердо и убедительно, что он работать не собирается, что он давно выбрал себе дело и решил только ему посвятить жизнь, он даже привстал немного, чтобы начать, но снова сел и сказал растерянно:

– Я же подал учиться.

– Вся жизнь у тебя впереди, успеешь и поучиться, – строго сказал Прокопенко.

Дима ничего не понимал, растерялся – как это можно, ведь никто не имеет права заставить человека делать что-то против его воли! Он уже решил сказать об этом, но вместо этого произнес невнятно:

– Я без отца не могу…

– Что ты не можешь?

– Решить не могу.

– А я с твоим отцом уже разговаривал, – ответил Прокопенко, и его светлые глаза засмеялись. – Что мог сказать кадровый питерский рабочий, который сам в восемнадцатом служил в ЧК? Сказал: раз надо, сын будет у вас работать.

И началась служба… Дмитрия прикрепили к опытному работнику старшему лейтенанту Григорию Борину, и они вместе наблюдали за одним приезжим немцем.

В половине девятого утра они ждали его на площади перед гостиницей «Астория», Борин сидел в садике перед зданием немецкого консульства, а Дмитрий стоял между колонн Исаакиевского собора. Ровно в восемь тридцать немец выходил из консульства, останавливался, смотрел в небо, потом на ручные часы, поправлял серую шляпу и медленно шел в сторону Исаакия, по-журавлиному ступая длинными ногами. Когда он подходил к собору, Борин уже встречал его с другой стороны собора. А в это время Дмитрий быстро шел к набережной и ждал немца там. Сменяя друг друга, они провожали его до самого Эрмитажа. Недалеко от служебного входа, которым пользовался ученый, в здании дворца была ниша, там они и ждали своего немца. Борин не терял зря времени, рассказывал Дмитрию различные истории из своей богатой практики, учил его, что надо делать, чтобы быть на улице незаметным, как вести себя в густой толпе или, наоборот, на открытой местности, где каждый человек как на ладони.

После работы немец уже шел не по набережной, а, направляясь в «Асторию» обедать, пересекал пустынную площадь Урицкого, потом сворачивал на Невский проспект и дальше шел по улице Гоголя… Ну и работа, скажет кто-то, каждый человек этим в детстве занимался и не называл это работой, то была игра в прятки. Может быть, именно потому Дмитрий первое время, выполняя задание, стеснялся уличной толпы, боялся, что его увидит кто-нибудь из знакомых. Потом это прошло, а Борин еще научил его, как самому «не видеть» знакомого, когда на самом деле ты его видишь…

В тот день, когда по управлению вышел приказ о присвоении Гладышеву звания младшего лейтенанта, он впервые отправился наблюдать за немцем без помощи своего учителя.

Выйдя из Эрмитажа, немец вдруг пошел не к «Астории», как обычно, а по набережной в сторону Летнего сада. Набережная для наблюдателя – место опасное – слева Нева, справа сплошной шеренгой дворцы и дома. Гладышев вспомнил все советы Борина и шел за немцем очень осторожно – останавливался возле рыбаков, спускался по лесенкам к Неве и снова поднимался, пользовался как прикрытием попутчиками.

Немец – это был Аксель – медленным прогулочным шагом человека, любующегося городом, провел Гладышева через Марсово поле к Инженерному замку и здесь остановился у трамвайного пути. Он смотрел на дворец, пока со стороны цирка не подошел первый трамвай, а затем перед самым вагоном перебежал рельсы и стал на тротуаре около остановки, смешавшись с толпой… Гладышев тоже перебежал рельсы перед тем же трамваем и чуть не наткнулся на Акселя.