Ленинград — срочно... - [37]

А в журнале боевых действий 2-го корпуса ПВО такие строки:

«С 18.00 13.11.41 до 18.00 14.11.41 на дежурстве оперативная группа № 2 майора Метелева…

В 18.47 спецустановка № 1 (Токсово) предупредила о крупном налете авиации противника на город. Цели были обнаружены на расстоянии 110 км.

В 10.05 дежурной сменой установки № 4 (Волково кладбище) был предупрежден налет за 80 км от города. В налете участвовало 20 бомбардировщиков противника…

Благодаря достаточному упреждению налеты были неэффективными… В общей сложности установками РУС-2 было обнаружено 58 самолетов противника…»

И это несмотря на голод. Обеспокоенные Бондаренко и Ермолин срочно вызвали военврача Казакову: у старших операторов «Редутов» ухудшилось зрение. Некоторые из них ослепли полностью.

— Необходимы витамины. Мы уже готовим в медпункте хвойный экстракт. Было бы хорошо, если бы хозвзвод занялся бы заготовкой сосновой хвои. У меня только два санитара да военфельдшер. — Нина, не спрашивая разрешения, тяжело опустилась на стул, устало провела ладонью по опухшему лицу и сказала с горечью — Но тем, кто теряет зрение, хвойная настойка вряд ли поможет. Нужен рыбий жир…

— Что-о?.. Какой еще рыбий жир? — усмехнулся Ермолин. — Да легче иголку в стоге сена найти!

Нина пожала плечами и бесстрастно сказала:

— Другого лекарства предложить не могу.

— А может, все-таки что-нибудь придумаете, Нина Владимировна? — расстроенно попросил Бондаренко. — Может быть, хлеба по две нормы выдавать…

— Это тем, кто еще не начал слепнуть. А заболевшим нужен рыбий жир.

— Та-ак. Где ж его достать? — Бондаренко с усилием потер указательным пальцем висок, а левой рукой придвинул к себе портрет сына, установленный на столе в специальной рамке-подставке. Все в штабе знали, как любит своего сына комбат, как тяжело переживает разлуку с семьей после ее эвакуации. Еще заметили, что когда «бате» нужно принять серьезное решение или найти выход из трудного положения, он всегда вглядывается в фотографию вихрастого улыбающегося мальчика.

Вдруг капитан воскликнул:

— Кажется, нашел!.. А ведь точно! — Он вскочил, подбежал к двери, пнул ее ногой. Выйдя в коридор, приказал

дежурному:

— Машину мне, срочно! — Обернувшись, сказал застывшим в недоумении Ермолину и Казаковой: — Я сейчас… одна нога здесь — другая там… Может, и привезу рыбий жир. Ждите…

В кабину фыркающего грузовика Бондаренко забрался по-стариковски, еле переведя дух.

— Давай-ка жми на мою квартиру… Улица Труда, десять, — приказал он шоферу, не обращая внимания на то, как побелело довольно упитанное лицо бойца.

Они ехали по городу медленно из-за притушенных фонарей, из-за попадающихся на дороге груд битого кирпича, обрушившихся с домов балконов, чугунных решеток, кусков кровельного железа, над которыми тихо парили снежные хлопья. Словно мотыльки, они липли к ветровому стеклу машины. Глядя на мельтешащие автомобильные дворники, комбат вспомнил о механическом фонарике, непроизвольно проверил, лежит ли тот в боковом кармане шинели. Шофер от его резкого движения вздрогнул непроизвольно, отчего машина вильнула.

— Ты спишь, что ли? — рассердился комбат.

— Никак нет, товарищ комбат, померещилось што-то.

— Повнимательней, повнимательней, Заманский, не по луговине едем, — устало пробормотал Бондаренко, прикрыв веки. Интересно, цела ли двухлитровая бутыль с рыбьим жиром, которую он однажды принес, когда заболел сын?.. Жена подняла Бондаренко на смех, разве жиром можно вылечить ангину? Бутыль эту она запрятала, но куда?..

— Приихалы, товарищ капитан…

— Пойдем со мной, Заманский, будешь светить фонарем.

— А як же машина, товарищ капитан, не можно ее бросать.

— Что с ней сделается?

— Да мало ли туточки отчаянных голов шныряет, топлива нема, сольют бензин…

— Ладно, машина так машина, сиди, дрыхни, — пробурчал Бондаренко и, кряхтя, вылез из кабины.

Он вошел в подъезд вымершего дома, в гнетущей тишине которого вжиканье его фонарика напоминало беспомощного жучка, залетевшего в западню и не ведающего, как из нее выбраться.

Бондаренко вспомнил, что у него нет ключа от квартиры. «Может, у дворника есть? Славная девчушка. Она приехала сюда из деревни к родственникам накануне войны. Песни любила вечерами петь, — машинально подумал он, спускаясь обратно на первый этаж. — Кажется, здесь…»

На стук никто не ответил. Он тронул дверь, которая чуть приоткрылась. Жужжа «динамкой», вошел в комнату и вдруг услышал слабый голос: «Кто там?» Направив в ту сторону вспыхивающий и тут же тускнеющий луч света, он увидел в углу на койке закутанного в тряпье человека. Подошел поближе:

— Мне дворник нужен, бабушка. Я капитан Бондаренко, жильцом здесь был. Хочу в квартиру войти, а ключа нет.

— Признала я вас, сами, значит, заявились, — прошептала женщина с иссушенным лицом, впалыми глазами и всклокоченными волосами. — А вы меня не признали… Связка здесь, — скосила она глаза. — Вы простите, стулья я ваши стопила. Хотела и шкаф, да сил нет…

Бондаренко невольно посмотрел на давно остывшую «буржуйку» с белесым налетом инея, засунул руку под голову дворничихи, вытащил связку ключей и с горечью подумал: «А стоит ли туда подниматься? Если мебель пошла на дрова, то уж что-то съедобное вряд ли уцелело… Как же может измениться человек: была молодуха — кровь с молоком, а теперь тощенькая, одни косточки. И помочь я ей не в состоянии».