Ленин и Троцкий. Путь к власти - [9]
Положение усугублялось тем, что реформа разрешила помещикам отрезать и присваивать пятую часть (в редких случаях две пятых) земель, ранее возделываемых крестьянами. Они неизменно выбирали самые лучшие и доходные участки (леса, луга, водопои, пастбища, мельницы и т. д.), а «освобождённых» крестьян держали в ежовых рукавицах. В результате этого мошенничества число обнищавших и задолжавших крестьянских семей с каждым годом неуклонно росло.
Освобождение крестьян было примером реформы сверху для предотвращения революции снизу. Как и все важные реформы, она была побочным продуктом революции. Российская деревня сотрясалась от крестьянских восстаний. В последнее десятилетие правления Николая I произошло четыреста крестьянских бунтов, и такое же число беспорядков характеризовало следующие шесть лет (1855–1860). В промежутке между 1835 и 1854 годами было убито двести тридцать помещиков и управляющих имениями. Такая же участь постигла ещё 53-х человек за несколько лет до 1861 года. Манифест об отмене крепостного права был встречен новой волной беспорядков и восстаний, и они тоже были жестоко подавлены. Связанные с реформой надежды целого поколения прогрессивных мыслителей были безжалостно преданы итогом освобождения, которое на деле оказалось гигантским надувательством. Крестьяне, искренне верившие в то, что земля принадлежит им по праву, были всемерно обмануты. Они получали только те наделы, которые по согласованию с помещиком устанавливал закон, и должны были выкупить их в течение 49 лет в кредит под 6 процентов годовых. Как результат, помещики сохранили за собой 71,5 миллиона десятин земли, а крестьяне как самая многочисленная часть населения – только 33,7 миллиона десятин.
В последующие годы крестьяне, обречённые репрессивным законодательством на большую нищету и отягощённые долгом, предприняли ряд отчаянных местных восстаний. Но крестьянство на протяжении всей своей истории никогда не играло самостоятельной роли в обществе. Революционное движение, преисполненное мужества и готовое на самопожертвование, преуспевало в борьбе с угнетателями только тогда, когда руководство этим движением переходило к более сильному, однородному и сознательному классу, сосредоточенному в городах. В отсутствие этого фактора крестьянские жакерии>[7], начиная со Средневековья, неизбежно терпели сокрушительные поражения. Виной тому была разрозненность крестьянства, отсутствие его социальной сплочённости и нехватка классового сознания.
В России, где формы капиталистического производства находились ещё в зачаточном состоянии, в городах не существовало революционного класса. Между тем сословие разночинцев, состоящее в основном из обедневших студентов и интеллигентов (так называемый «интеллигентный пролетариат»), оказалось исключительно чутким к подпочвенным настроениям протеста, глубоко сокрытым в уголках размеренной жизни страны. Годы спустя террорист Ипполит Мышкин на суде заявил, что «движения интеллигенции не созданы искусственно, а составляют только отголосок народных волнений»>[8]. Интеллигенция, как и крестьянство, никогда не играла самостоятельной общественной роли. Но она всегда была чутким барометром настроений и растущей социальной напряжённости.
В 1861 году, в тот самый год освобождения, великий русский публицист-демократ Александр Иванович Герцен из лондонского далёка призвал на страницах своей газеты «Колокол» идти «в народ». Аресты таких видных публицистов, как Николай Гаврилович Чернышевский (чьи сочинения впечатлили Маркса и оказали большое влияние на поколение Ленина) и Дмитрий Иванович Писарев, свидетельствовали о крахе возможности мирных либеральных реформ. Всё это легло в основу массового революционного народнического движения, возникшего в конце 1860-х годов.
Кошмарные условия существования масс в пореформенной России вызвали у лучшей части интеллигенции гул возмущения и негодования. Аресты самых радикальных представителей демократического крыла, Писарева и Чернышевского, лишь усугубили отчуждение интеллигенции и сильнее качнули её в левую сторону. В то время как старшее поколение приспособилось к реакции, в университетах пробивалась новая поросль радикалов, один из представителей которых был увековечен Иваном Сергеевичем Тургеневым в образе Евгения Базарова в романе «Отцы и дети». Отличительным признаком нового поколения была неприязнь к мямленью презираемых им либералов. Молодёжь пылко верила только в идею глобального революционного переворота и радикального переустройства общества снизу доверху.
Спустя год после отмены крепостного права «царь-реформатор» перешёл к реакции. Началось давление на интеллигенцию. Университеты стали объектом гнетущей бдительности министра народного просвещения графа Дмитрия Толстого. Была введена система образования, направленная на удушение свободной мысли, воображения и творческих способностей. Сорок восемь часов в неделю в школах отводилось на изучение латинского языка, тридцать шесть часов – на изучение греческого, причём акцент делался на грамматику. Естествознание и история как потенциально опасные предметы исчезли из учебных планов. В образовательные заведения проник полицейский надзор: отныне за порядком следило суровое око школьного инспектора. Пьянящие дни «реформ» уступили место мрачным годам полицейского надзора и глухого конформизма. Переход к реакции усилило неудачное Польское восстание 1863 года. Революцию просто потопили в крови. Тысячи поляков погибли в боях, сотни – повешены в ходе репрессий. По воле жестокого графа М. Н. Муравьёва было повешено 128 человек, ещё примерно 9500 повстанцев были отправлены в ссылку. Общее число сосланных в Россию было в два раза больше. Пётр Кропоткин, будущий теоретик анархизма, а в молодости есаул в казачьем полку Русской императорской армии, стал свидетелем страданий польских ссыльных в Сибири.
