Ленин и философия - [22]

Но перед тем как перейти к Марксу, следует сказать еще несколько слов о последствиях этой парадоксальной философской позиции, которая грозится камня на камне не оставить от немецкого идеализма, но не подвергает сомнению ни один из поставленных им вопросов и для их решения намеревается использовать набор концептов XVIII века, набор, подвластный теоретическому Человеку, заменяющему этими концептами единообразие и «философскую» взаимосвязанность.

Ибо нельзя безнаказанно возвращаться во времена, предшествующие какой-либо философии, не отказываясь от вопросов, поставленных этой философией.

Такой теоретический регресс при сохранении вопросов, возникших позднее, приводит к резкому сужению философской проблематики сегодняшнего дня при видимости ее «переворачивания», которое на самом деле — всего лишь неосуществимое «желание» ее перевернуть.

Энгельс и Ленин заметили это «сужение» проблематики по сравнению с Гегелем. «Рядом с Гегелем Фейербах выглядит карликом». Обратимся к главному: из наследия Гегеля Фейербах неоправданно пожертвовал Историей и Диалектикой, а точнее, Историей или Диалектикой, поскольку у Гегеля это одно и то же. Тут Маркс, Энгельс и Ленин опять-таки не ошиблись: Фейербах — материалист в том, что касается науки, но… он идеалист в том, что касается истории. Фейербах рассуждает о природе, но… не говорит об Истории, ее место у него занимает Природа. Фейербах — не диалектик. И т. д.

Эти суждения обоснованны, но с позиций сегодняшнего дня нуждаются в некотором уточнении.

Разумеется, у Фейербаха об истории сказано немало, он умеет различать «индусскую человеческую природу», «иудаистскую», «древнеримскую» и т. п. Но мы не найдем у него теорию истории. А главное, у него нет и следа той теории истории, которой мы обязаны Гегелю, — истории как диалектического процесса создания форм.

Конечно, мы можем сразу же сказать, что у гегелевской концепции истории как диалектического процесса есть неисправимый изъян — это телеологическая концепция диалектики, заложенная в структуре гегелевского метода и заключающаяся в понятии Aufhebung[13] (преодоление-сохраняющее-преодоленное-как-внутренне-пережитое-преодоленное), непосредственно выраженное в гегелевской категории отрицания отрицания (негативности). Когда критикуешь гегелевскую философию истории за то, что она телеологическая, за то, что с самого своего зарождения она преследует некую цель (достижение абсолютного Знания), тем самым ты отвергаешь телеологию в философии истории; но когда ты одновременно принимаешь гегелевскую диалектику такой, какой она есть, то странным образом противоречишь сам себе, ибо гегелевская диалектика телеологична в своих структурах — ведь ключевой структурой гегелевской диалектики является отрицание отрицания, принцип, представляющий собой чистую телеологию, будучи при этом идентичен диалектике.

Вот почему вопрос о структурах диалектики — ключевой, главный вопрос во всякой материалистической диалектике. Вот почему Сталина можно назвать проницательным философом-марксистом, по крайней мере в этом аспекте, за то, что он вычеркнул отрицание отрицания из числа «законов» диалектики.

И однако в той степени, повторяю, в той степени, в какой можно абстрагироваться от телеологии в гегелевской концепции истории и в его диалектике, следует признать: Гегель дал нам нечто такое, чего Фейербах в своем увлечении Человеком и Конкретным был абсолютно неспособен понять, — концепцию истории как процесса. Бесспорный факт — и «Капитал» тому свидетельство, — что такой важнейшей философской категорией, как процесс, Маркс обязан Гегелю.

Маркс обязан Гегелю и еще кое-чем, чего Фейербах даже не заметил. Он обязан ему концептом процесса без субъекта. В философских беседах, которые потом иногда превращаются в книги, считается хорошим тоном утверждать, будто история по Гегелю — это «История отчуждения человека». Что бы ни имели мы в виду, мысленно произнося эту формулу, в наших устах она звучит как философское высказывание, беспощадное по смыслу, который без труда распознается если не в самом высказывании, то в его производных. Мы говорим: История есть процесс отчуждения, обладающий субъектом, и субъект этот — Человек.

Но, как справедливо заметил г-н Ипполит, нет ничего менее отвечающего мысли Гегеля, чем эта антропологическая концепция Истории. Да, для Гегеля История — это процесс отчуждения, но Человек не является субъектом этого процесса. В истории по Гегелю речь вообще идет не о Человеке, а о Духе, и, если нам позарез необходимо (хотя в отношении «субъекта» так быть не может), чтобы у Истории был некий «субъект», то тут надо говорить о «народах», а точнее (и здесь мы приближаемся к истине), о неких моментах в развитии Идеи, ставшей Духом. А что из этого следует? Один очень простой вывод, однако, если мы пожелаем его «интерпретировать», он окажется весьма важным с телеологической точки зрения: История — не отчуждение Человека, она — отчуждение Духа, то есть высшая стадия отчуждения Идеи. Для Гегеля процесс отчуждения не «начинается» с Истории (человечества), поскольку сама История — не что иное, как отчуждение Природы, которая, в свою очередь, является отчуждением Логики. Отчуждение, оно же диалектика (в своей глубинной сущности: отрицание отрицания, Aufhebung), или, говоря четче, процесс отчуждения, не является, вопреки утверждению целого направления современной философии, «поправляющего» и «адаптирующего» Гегеля, присущим Истории человечества. С точки зрения истории человечества процесс отчуждения всегда был уже начат. Это выражение, если принимать его всерьез, должно означать, что История у Гегеля мыслится как процесс отчуждения без субъекта, или диалектический процесс без субъекта. Но давайте учтем, что в приведенных мной определениях заключена вся гегелевская телеология — в категориях отчуждения или в том, что является главной структурой категории диалектики (отрицание отрицания), — и постараемся по возможности абстрагироваться от того, что в этих определениях представляет телеологию. И в результате у нас останется следующая формула: История — это процесс без субъекта. Полагаю, я вправе утверждать: эта категория процесса без субъекта, которую, конечно же, следует рассматривать в отрыве от гегелевской телеологии, — самое важное из всего, что Маркс почерпнул у Гегеля в плане теории, самое важное, в чем прослеживается связь между ними.