Лена и ее любовь - [60]

— Вот, и он бросил окурок на пути, и ногу задрал на перила, — спешила рассказать Лена.

— Ужас, — Людвиг сунул руки в карманы.

Свет фонарей и огни фейерверков отражались в водах Шпрее. Река не принимала новогоднего веселья, отказываясь от него всей серой, всей холодной поверхностью воды.

Людвиг втянул сквозь зубы холодный воздух, закурил. Лена услышала, как клацает зажигалка, но в ту сторону не смотрела. Смотрела под ноги. А он вопросов больше не задавал.

— Да уж, — протянула.

Туман стелился над обледеневшим, скользким асфальтом. Подножный туман. И реальное вдруг предстало нереально легким. Почему бы, подумалось ей, не начать все сызнова. От жизни ведь, подумалось ей, прошла только первая половина. Посмотрела на Людвига, и оказалось, что они стоят на том же месте, но уже далеко друг от друга. И он все еще погружен в рассказанную ею историю.

«Все-таки и человек социализма не мог считать, что это красиво», — Дальман тычет пальцем в окошко. Шоссе из Лодзи, четыре полосы. На заднем плане блочные дома — гостиницы, построенные в шестидесятые и семидесятые. Коробка «Меркур», коробка «Форум», коробка «Интернешнл».

А на переднем плане девушка. Или разъяренная юная птичка. Светлые волосики, гляди, разлетятся с головы прочь, но кто-то задержал их в полете. Когда «вольво» тормозит от нее в нескольких метрах, девушка опускает автостоп-табличку к шотландской юбке. В заднем зеркале Лена видит, что взгляд у девушки равнодушный и пренебрежительный, а юбчонка короткая до такой степени, что автомобили начинают обгонять «вольво» помедленней, покуда девушка склоняется к дверце. Коленки ниже клетчатого подола юбки по-взрослому округлы.

— Место есть?

Детская ручонка с колечком на указательном пальце упирается в бок. Вопрос задан по-немецки.

Волосики зачесаны вверх гребешками-цветочками. Между желтыми, зелеными, розовыми пластмассовыми зубчиками корни волос потемнее. БЕРЛИН — написано на ее картонке. Из-за Берлина Лена и остановилась. В Берлине у нее встреча с Людвигом, в ресторане «Марктхалле» напротив квартиры, куда они приезжали на Новый год. Кто первым придет, пусть заказывает, — так они договорились, прощаясь в С. несколько дней назад. Она уселась тогда на капот «вольво», он нет. Вот как это бывает. Правильно, значит, говорили люди. Влюбленная пара — это одно мгновенье, вот что они говорили. Ни за что ей не выжить. Нечего этой паре делать, только ждать, когда выйдет время любви. Когда завершится чудо и они, распростившись с желаньем, сохранят взаимную симпатию. А ночами возмечтают о новой любви. И он тоже. Встретит женщину своей мечты во сне, на бензоколонке. Вот она — та, которую он ждал всю жизнь. Поворачивается к жене спиной, чтобы ничего не заметила, и рукой начинает поглаживать стену. И стягивает пижамные штаны. Последнее она утром, наверное, заметит, но ни за что не расскажет, что ей самой привиделось во сне. Сны не пересказывают. Во сне предают друг друга, и предательство это — та часть правды, что осталась от любви. В этом состоянии ждут. А однажды отдаляются друг от друга, вроде бы и не сильно, но тут же хотят расстаться.

«А ты рада, что я не еду? — спросил Людвиг, поскольку она сидела на капоте своего «вольво» с абсолютно отсутствующим видом.

— Нет, не рада, — ответила Лена.

— В Берлине увидимся?

— Конечно.

— Береги себя. Береги нас».

— Прошу, — и Лена разрешает девушке сесть в машину.

— Беата, — представляется Беата.

Заталкивает желтую дорожную сумку между собой и священником, усаживается. Из всех одна Лена обратила внимание на ее голую ногу и на круглый ожог выше коленки. Грузовик, мигнув фарами, пропускает «вольво» на дорогу. Едут.

И вдруг в салоне машины становится не так тесно.

Однажды в феврале, днем, она покинула Дальманов Левенбург. Завернула в бумажную салфетку ключ от входной двери, бросила в белый почтовый ящик с инициалами Ю.Д. и М.Д. Инициалы М.Д. отодрали, но они сохранились как след от клея, блеклой тенью. Белой тенью. На соседском заборе так и висели ошметки новогодней петарды. В том доме освободилась трехкомнатная квартира, в январе еще, и Людвиг ей это повторял дважды.

Лена направилась вниз, в город. Пошла прямиком к вокзалу. Замедленным из-за снега шагом.

Вкрадчивым, как всегда, голосом агентша приглашала ее на кастинг. Только услышала в трубке этот голос из Берлина, тут же представила себе длинные женские ноги, такие, как на рекламе колготок. С самого августа она всерьез не работала. Ведь телестудии находятся в Бабельсберге, под Берлином.

— Ночным поездом можешь и домой иногда съездить, — уговаривала агентша. — Мать у тебя умерла вот уже полгода как. Что ты там вообще, в этой дыре, делаешь? Где это такое находится?

Лена, видя перед собой длинные ноги, на полдня слетала в Берлин. И получила роль.

— Три месяца я буду сниматься в сериале, — сообщила Людвигу. — В Берлине.

— Жаль, что матери не узнать об этом, — ответил вместо Людвига Дальман. А Людвиг, стоя на холоде у ступенек в саду, произнес одно только слово: «Жалко».

Через два дня у него в руках был контракт на должность статиста в Оперном театре. Правда, фамилия написана с ошибкой, но зато к работе можно приступать немедля. В это время года многие болеют, поэтому администраторша из актерского отдела позаботилась о нем тотчас же. Пятьдесят марок за каждую репетицию, пятьдесят марок за каждый выход. Определила его на «Аиду». В репертуарном плане двадцать шесть представлений, так что заведующий труппой будет счастлив заполучить такого вот Людвига. Люди с такими вот лицами им не часто попадаются.