Лемминг Белого Склона - [74]

Святилище оказалось и впрямь роскошным. Просторный круглый зал освещался через застеклённые стрельчатые окна. Дощатый пол выстелен коврами, белёные стены — вышитыми картинами. На одной Фрейя верхом на вепре с золотой щетиной вела гневную беседу с великаншей Хюндлой, на другой — ехала над Лесом Мрака на колеснице, запряжённой кошками, на третьей — парила над полем битвы в окружении валькирий, а ветер трепал соколиные перья на её плаще. Были и такие картины, где Фрейя бесстыдно предавалась любовным утехам, занималась колдовством, пировала в своём небесном чертоге в окружении павших витязей. Длинное полотно изображало обряд: юноши и девушки приносили клятвы, окропляя своей кровью алтарь богини.

Но больше всего запомнился Хагену идол прекрасной ваны над храмовым камнем. Умелец вытесал из белого мрамора высокую, властную и пленительную женщину. На плечах её лежал длинный плащ, отороченный перьями хищных птиц. Белое манящее тело плотно облегала сверкающая кольчуга. Ожерелье переливалось самоцветами на пышной груди. Золотые локоны вольно свивались волнами, источая сияние. Сладкая угроза сочилась из уст, полуоткрытых в улыбке. Синие глаза затягивали в морскую бездну.

— Воистину, это не богиня разврата и плотских утех, — прошептал Хаген, — это богиня свободы и судьбы молодого героя.

А про себя добавил: «Но — не моей судьбы».

Хродгар же рассмеялся странно и невесело:

— Ясно теперь, чего это скъяльд-мэйяр так взволновались от твоего рассказа! Вождь наш очень здорово придумал искать у них помощи.

Больше ничего важного в тот день не случилось. Хёрд познакомил Хродгара с чашницей Кьяллы модрон, милой круглолицей Альвхильдой, и знакомство это было весьма близким, к немалому обоюдному удовольствию. Хаген же, как и хотел, провёл остаток дня и полночи в бокенсале за мудрёной книгой Карла Младшего сына Гудстафа со страшным названием «Размышления над „Сказанием о Людях Пустоши“, „…о Трёх Священных родах“ и о судьбах Севера». От этого чтения у юноши распухла голова, но он рассудил, что лучше голова, чем пузо или то, что ниже. Мало что понял, кроме того, что этот Гудстафсон гораздо глубже постиг древнюю премудрость, нежели его наставник, Сигмунд Фроди, которого часто поминал Арнульф. Остаток ночи Хаген размышлял о том, какие божества отбрасывают тени, под которыми живут народы Севера, и не сами ли люди удлиняют эти мрачные тени себе на беду.

А спать он не спал. Решил, что коли Халльдор наколдует западный ветер, то выспаться можно будет и на борту. Там удобно, как в кресле-качалке.

Наутро Кьялла сообщила хорошую новость:

— Мы тут посовещались, и я решила, что, коли ты, Арнульф Иварсон, будешь предводителем в этом походе, то и нам будет удача присоединиться, чем бы ни кончилось это дело. Снарядим драккар и отправим сразу за тобой. Ты подождёшь нас на Хаугенбрекке?

— Идите сразу на Киль, — сказал Седой, — кто поведёт соколих?

— Одна босоногая девчонка, которую некогда спас один бородатый герой, у коего тогда было поменьше седины в голове, — поклонилась та самая черноволосая госпожа, что вчера выспрашивала Хагена о девицах.

— Благодарю тебя, Ньёрун Чёрная, — кивнул Арнульф, — добычей не обижу.

— Не за добычу станем драться, — заверила Ньёрун, — но пламя прилива не помешает. Однако имеется одно условие, сэконунг…

— Я помню, — покивал Седой, — никаких пленных, никаких рабов. Свобода или смерть. И не зваться мне морским королём, — властно добавил старик, — коли мои люди ослушаются приказа!

На том и расстались.

Уже на борту «Поморника» сэконунг заметил Хагену:

— Ловко же ты наплёл им о нелёгкой девичьей судьбине! Я тебе должен…

— Я не сказал ни слова лжи, — с ледяной учтивостью промолвил Хаген.

— Да? — безмятежно хмыкнул Арнульф. — А зря. Шибче бы рассердились… Но я всё равно тебе должен. Очень ты полезный ручной лемминг!

Халльдор наколдовал ровный западный ветер, и «Поморник» два дня шёл намеченным путём. Но то ли сейдман что-то перепутал, то ли морские духи решили подшутить над викингами — на подходе к острову Курганных Круч поднялся такой туман, что его можно было рубить топором. Колдун недоумённо пожимал плечами, но Арнульф отмахнулся: главное — вовремя на месте.

Когда же до Хаугенбрекка оставался пяток фадмов, послышался плеск и скрип весла.

Чужого весла.

И — песня хриплым мужским голосом.

— Я — юный мореход, и сага моя грустна, — донеслось из тумана, — обернуться бы дроздом, весточку милой снести… Эй, на корабле! Вы откуда?

— А ты кто такой? — возвысил голос Арнульф.

Расточилась седая взвесь, и прямо перед носом драккара возникла лодчонка. Там сидел человек с виду зим тридцати, не старше, чернобородый и черноволосый, крепко сложенный, с выдающимся крючковатым носом. Он кутался в алый плащ с вышитым вороном. Рядом лежала удочка и набор рыболовных крючков.

— Я — Хравен, сын Уве Рыжего, сына Рагнара Кожаные Штаны, — представился рыбак.

— Не доводилось слышать о твоих родичах, — заметил Арнульф.

— Кто ныне правит в Лондоне? — спросил Хравен.

— Где? — переспросил Арнульф.

— Всё понятно, — пробормотал человек, — точное время, но не то место. Вот так живёшь себе и полагаешь, что боги создали девять миров, а на самом деле миров до сраной жопы. Если долго и упорно идти дорогой чайки, то можно зайти куда угодно… Возьмите на борт усталого рыбака!