Лемминг Белого Склона - [62]

— Он только на собак охотится, или на крыс тоже?

— Крыс давит на раз, — похвастался Невстейн.

— Ты принят.

Оказалось, что Тролль умеет говорить. Когда Торкель забавы ради дёрнул его за хвост, котище невозмутимо обернулся к нему и чётко произнёс одно только слово, которое прозвучало примерно как «Г'ауно».

Лони по прозвищу Лепесток сходу получил отказ, но всё лето ходил за Арнульфом как привязанный и напрашивался в ватагу. Слова на него не действовали, угрозы тоже, пришлось поколотить. Не тут-то было: Лони выхватил короткий и широкий нож-кельхблат и за пару мгновений перерезал у драчунов пояса. Его всё равно побили, хотя бить кого-то, когда с тебя спадают штаны, нелёгкое дело. После Арнульф проведал Лони:

— Теперь понятно, почему тебя называют Лепесток. Откуда нож?

— От одного алма. Выиграл в кости. Тот не хотел платить. Пришлось его убить. Я принят?

— Ну раз уж такое дело…

Каждый в стае Седого заслужил своё прозвище. Так, Энгуль с Островов действительно прибыл с Фарейяр, с Острова Ледника.

Однажды вечером, когда в пивном зале Скёлльгарда собрался народ, Хаген спросил Энгуля, правда ли, что там каждую зиму прирастают льды и сталкивают в море куски суши.

— Так и есть, — отвечал тот весело, — хримтурсы плодятся так, что от них нет житья. На Половинчатом Острове ровно половина суши подо льдом круглый год, оттого он и зовётся Хальфей. Не растёт ничего, кроме мхов да лишайников. Ты видел когда-нибудь, чтобы подберёзовик вырастал выше самой берёзы? А у нас это обычное дело!

— Так это выходит уже надберёзовик, — сообразил Торкель ко всеобщему смеху.

— Я, когда сюда приехал, — говорил Энгуль, — долго не мог привыкнуть, что кругом столько деревьев и они такие высокие, такие толстые, и что земля так щедро родит.

— Ты, думается, потому и покинул свой Йокульсей, что там холодно и голодно?

— Не-а, — махнул рукой Энгуль, — жить везде холодно и голодно. Просто там очень скучно!

— Здесь уж точно повеселишься перед смертью, — заметил Фрости Сказитель. Он, как и Хродгар, был родом с Тангбранда. Он знал множество саг, легенд, преданий и просто смешных рассказов, потешая по вечерам народ. Хаген спросил его, зачем ему быть викингом, если он с его памятью и даром сказителя мог бы неплохо жить при дворе любого конунга.

— Поживи с моё, — добродушно посоветовал Фрости, — и узнаешь, что конунги — самые мрази. При любом королевском дворе говна больше, чем в самом засранном свинарнике. Ни на Ближних, ни на Дальних островах конунгов — за редкими исключениями — не терпят, и правильно делают. Альдермана, хёвдинга или годи выбирают, он каждый день смотрит в глаза своим людям и держит перед ними ответ. Это, думается, лучше всего. Любой этелинг, дорвавшийся до власти, будь он трижды благороден, превращается из вепря сражений в вонючую свинью.

— А как же Гуннар Гьюкунг? — возразил с прохладной улыбкой Орм Белый, племянник Сигурда ярла, владыки острова Талсей. — Или не будем трогать седой туман древности: что бы ты сказал о Хольгере, конунге Линсмарка, или о Хродмаре Вальдинге, конунге Вальдмара?

— Или, например, — робко добавил Хаген, — об Арнкеле, владыке Вестандира?

— Бывшем владыке, — рассмеялся Фрости, — что можно сказать о человеке, у которого дверг обрюхатил дочь? Ну, он славно сжёг какой-то городишко в Андарланде, вот и все его заслуги. Но при его наследниках викинги грабят Сторад, и ничего, Атли Ястреб пока жив!

— Именно что — ПОКА жив, — бросил как бы между делом тощий муж с длинным лицом, в котором Хаген опознал Мара Дюггварсона, того самого, чья снека присоединилась к драккару Атли Ястреба у берегов Сторада. Мар кивнул Фрости:

— Но продолжай, расскажи нам о кольцедарителях всю правду, какую знаешь!

— Много я странствовал, много я видел, многих я сильных изведал, — спокойно и с достоинством вёл речь Фрости, — но мало хорошего могу сказать о Хольгере Вепре, потому что он едва взошёл на престол. О Хродмаре Хёрдасоне тоже сказать нечего: все помнят, как он однажды пришёл сюда, в Гравик, и хотел принудить нас к повиновению. Говорил, что раз уж мы живём в Вальдмаре, на его землях, то должны ему повиноваться! Не дурак ли? Можете выйти на стену, и я покажу вам черепа его людей, которые украшают частокол. А древний конунг Гуннар сын Гьюки славен лишь тем, что достойно встретил смерть в яме со змеями! Говорят, он играл на арфе пальцами ног, ибо руки его были связаны… Гильс, а ты так можешь?

— Если бы он не играл, — усмехнулся Гильс, — то, быть может, змеи не рассердились бы и не искусали его до смерти. Потому, думается, играл он скверно, и нет желания повторять его подвиг!

— Это ложь, — заметил Халльдор Виндсвалль, о котором говорили, что он колдун, — все знают, что змеи глухие, как пень. Видимо, конунг играл СЛИШКОМ скверно…

— А драконы? — спросил Хаген сквозь общий смех. — Драконы тоже глухие?

Халльдор проговорил задумчиво:

— Единственный дракон, кого я знал, глухим не был. Уж это точно.

— Выходит, они ещё живы? — спросил Торкель.

— Скорее да, чем нет, — пожал плечами Халльдор, и больше о том не говорил.

Орм же Белый, улыбаясь всё так же холодно и сладко, спросил Фрости: