Лекции о Шекспире - [31]

Так тяжко и тоскливо на душе!

Предчувствие мое — ничто? Быть может.

Но страшное ничто гнетет и гложет.

Буши

То призрачные страхи, госпожа.

Королева

Нет! Призрачные страхи — порожденье

Былого горя. У меня не так.

Мое ничто само рождает горе,

Как будто бы в моем ничто есть нечто

И буду им я скоро обладать.

Я знаю лишь, что ждет меня страданье.

Хотя не знаю для него названья[52].

"Ричард II", акт II, сцена 2.

В "Ричарде III" лирично окрашены подчас даже речи Джона Ганта: прощаясь с сыном-изгнанником, Болингброком, он советует ему воспринимать мир подобно Ричарду, то есть как актер (I. 3).

Ричард — прототип Гамлета. Его можно сравнить и с другими негодными королями, с Генрихом VI, набожным человеком, который мог бы стать монахом, но вынужден принять корону в смутное время, и с Ричардом III, человеком действия, который страстно желает стать королем и, вопреки всем законам справедливости, планомерно избавляется от людей, стоящих у него на пути, — Болингброк этого не делает. Ричарда II больше занимает идея царствования, нежели само царствование. Подобно сочинителю второразрядных стихов — сочинять он, кстати, мастер, — он увлечен идеями, а не действием. Король очень хорош на церемонии открытия рыцарского турнира, но вряд ли способен на осмысленное действие, а его страсть к ритуалам граничит с самоуничижением. Так, в сцене отречения он смотрится в зеркало и говорит:

О, льстивое стекло!

Как все мои приверженцы былые,

Ты лжешь! Ужели здесь — лицо того,

Кто каждый день под кров гостеприимный

Сзывал по десять тысяч человек?

Лицо, что заставляло, словно солнце,

Зажмуриться глядевших на него?

Лицо того, кто был так безрассуден,

Так добрых от дурных не отличал,

Что был отлично свергнут Болингброком.

Величьем бренным светится лицо,

Но бренно, как величье, и лицо.

С силой бросает зеркало на пол.

Ну вот, оно лежит, в куски разбито,

И в том тебе урок, король угасший:

Как быстро скорбь разрушила лицо.

"Ричард II" акт IV, сцена i.

Ричард не богат на чувства, но наслаждается ситуацией, которая могла бы породить чувства. Когда Болингброк, после того как Ричард разбил зеркало, говорит ему: "Разрушена лишь тенью вашей скорби / Тень вашего лица" — Ричард хватается за метафору, чтобы обратить ее в еще более изощренный образ:

Как? Повтори!

Тень скорби, говоришь ты? Гм! Быть может. —

Конечно, так: гнездится скорбь внутри,

А горестные жалобы мои —

Лишь призраки невидимого горя,

Созревшего в истерзанной душе.

"Ричард II" акт IV, сцена i.

Прощаясь с королевой, Ричард думает не о ней и даже не о самом себе, а о том, как повесть о короле Ричарде прозвучит в литературе:

Считай, что ты вдова,

Что умер я, с тобою здесь простившись.

Когда тебе случится коротать

Со стариками долгий зимний вечер

У очага и слушать их рассказы

О бедствиях времен давно минувших.—

Ты расскажи им повесть обо мне,

Пусть перед сном они меня оплачут.

В твоих словах такая будет скорбь,

Что огненные слезы состраданья

Прольются из бесчувственных поленьев,

И в черный уголь или в серый пепел

Они затем оденутся, печалясь

О свергнутом законном короле.

"Ричард II", акт V, сцена 1.

В последнем монологе Ричард подлинно счастлив. Он сравнивает свою темницу с миром и находит сравнение интересным:

Живя в тюрьме, я часто размышляю, —

Как мне ее вселенной уподобить?

Но во вселенной — множество существ,

А здесь — лишь я, и больше никого.

Как сравнивать? И все же попытаюсь.

"Ричард II" акт V, сцена 5.

Ричард обладает литературным дарованием, но он неумен. У Гамлета светлый ум, и он сознает, что происходящее с ним имеет всеобщую природу. Ричард во всем видит себя. Оба персонажа эгоистичны, хотя Гамлет приносит больше вреда. В обоих таится скорбь задумчивого меланхолика, размышляющего о вопросе "быть или не быть". Для Гамлета вопрос открыт — он волен выбрать одно или другое. Единственное прибежище для Ричарда — это язык. После "Ричарда II" Шекспир сумел устранить из своего поэтического языка лирический стиль: в пьесах среднего периода он изображает людей действия. Шекспир "позднего периода" создает лирические пьесы, в которых избегает показывать людей действия.

Венецианский купец

27 ноября 1946 года

Вспоминая об ужасах последних десяти лет и опасаясь проявлений антисемитизма, трудно говорить о произведении, в которой негодяем выведен еврей. Но нам придется это сделать, чтобы понять пьесу. В шекспировское время английские писатели не знали евреев: Эдуард I изгнал их из Англии в 1290 году. Евреи были вновь допущены в страну только при Кромвеле. За несколько лет до создания пьесы в Англии прошел судебный процесс над доктором Родериго Лопесом, португальским евреем, состоявшим лекарем при королеве. Лопес был казнен за измену, однако обвинения оказались ложными. Каковы бы ни были предрассудки ели- заветинцев против евреев, они не были националистичными. Лоренцо женится на дочери Шейлока — здесь нет и намека на дискриминацию по национальному признаку. Единственную реплику с националистичным подтекстом произносит в пьесе сам Шейлок, а христиане опровергают его слова. Религиозные различия также упомянуты лишь вскользь: вопрос не в вере, а в совместимости. Важная особенность Шейлока не в том, что он еврей или еретик, а в том, что он — чужой.