Лекции о метафизике - [47]
Мыслитель вопрошает о сущем как таковом, о мире как таковом, и с самого первого шага его мысль обращается вне, за пределы мира, и в то же время обратно, в мир. Спрашивая, почему мир вокруг стал миром, он обращается вне. И когда «почему мир вокруг» не произносится слишком часто и громко, но замалчивается в глубочайшем вопросе, мыслят о нем наиболее чисто и глубоко. Потому что замалчиваемое – это то, что хотят уберечь, а более всего хотят уберечь самое близкое и самое реальное. То, что обычному сознанию кажется и должно казаться атеизмом, на самом деле является полной противоположностью последнего. И наоборот: называющееся религиозностью, единением с Богом, возможно, обман. Точно так же: где речь идет о ничто и смерти, там и находится бытие – именно о бытии задумываются наиболее глубоко; когда же бытие представляется связанным с действительностью, рассуждения о нем довольно поверхностны. Высочайшее философское изречение отличается не тем, что скрывает, замалчивает самую суть, а тем, что выражает ее в невысказанном. Изречение как выражение через умалчивание. Такое изречение исходит из глубочайшей сущности языка, первоисточник которого в молчании. Как выражающий через умалчивание, мыслитель становится своего рода поэтом, однако он всё же отличается и всегда будет отличаться от поэта… как и поэт от мыслителя…
«Вокруг героя всё становится трагедией, вокруг полубога – действом сатиров, а вокруг Бога – … чем?… быть может, „миром“?» (По ту стор., п. 150; VII, 106).
Приложение
Окрестности Сильс-Марии. (Фото переводчика.)
Элизабет Фёрстер-Ницше
О создании «Так говорил заратустра»[37]
«Заратустра» – самое личное произведение моего брата, это история его глубочайших переживаний, дружеских чувств, идеалов, вдохновений, ужасающих разочарований и страданий. Но над всем этим высится идеал его высшей надежды и дальней цели. Образ Заратустры грезился Фридриху с ранней юности, однажды он написал мне, что этот образ привиделся ему еще в детстве. В различные периоды жизни он называл эту грёзу различными именами, «но наконец, – мы читаем в его поздней заметке, – я должен был воздать честь одному персу: прежде всего потому, что персы мыслили историю в целом, в великом. Как некую последовательность стадий развития, каждую из которых возглавляет пророк. Каждый пророк имеет свое царство на тысячу лет».
Мировоззрение Заратустры, как и его образ, зарождалось в очень ранний период. Если внимательно изучать наследие Ницше 1869–1882 годов, нетрудно заметить, что всюду рассеяны семена всего круга мыслей Заратустры. Например, идеал сверхчеловека уже очень ясно прорисовывается во всех сочинениях 1873–1875 годов. Особенно надо отметить незаконченное несвоевременное размышление «Мы филологи», найденное в черновиках и набросках, которое поразительным образом согласуется с самыми последними произведениями.
Как же можно прославлять и превозносить целый народ! Это всё одинокие индивидуальности, в том числе и у греков.
Греки интересны и необычайно важны, поскольку у них было невероятно много великих индивидуальностей. Как такое возможно? Это необходимо изучать.
Меня интересует только то, какое отношение имеет народ к взращиванию индивидуальностей-одиночек: во всяком случае, у греков были весьма благоприятные условия для их развития, но возникли эти условия не из представления этого народа о добре, а из борьбы темных инстинктов.
С помощью хорошо продуманных методов и ухищрений можно воспитать великого индивидуума намного лучше и совершенно по-другому, чем когда он воспитывается случайностями, как это было до сих пор. В этом заключена надежда: взращивание выдающихся людей.
В мысли о восхождении до сверхчеловека получил новое выражение юношеский идеал Ницше: «цель человечества в его высочайших экземплярах» (или, как он яснее высказал это в работе «Шопенгауэр как воспитатель», «человечество должно непрестанно трудиться над тем, чтобы взращивать отдельных великих людей, – в этом и только в этом его задача»). Но этот высочайший юношеский идеал поднят теперь на новую высоту и более не подразумевает всего лишь высший тип человека. На будущий идеал грядущего человечества, на сверхчеловека, поэт набрасывает покрывало становления. Кто знает, какой блистательности и высоты он сможет достичь! Поэтому, взглянув на наши высшие идеалы, на идеал Спасителя с точки зрения новых ценностей, поэт восклицает в «Заратустре»:
