Лекарство от нерешительности - [60]

— Ты мне тоже очень нравишься, — пролепетала Бриджид, пытаясь ответить на мое пожатие. — Mais tu es completement fou. Un fou. Знаешь, что я сказала? У тебя и вправду не все дома.

— Были, — признался я.

Глава семнадцатая

Эдвин, взглянув на нас, хихикнул и сообщил, что пойдет еще раз попробует соорудить хижину из пальмовых листьев. Я надеялся, что его слова являются показателем сексуального напряжения между Бриджид и мной, каковое напряжение Эдвин (обладающий, как и всякое дитя природы, недалеко от нее ушедшее, врожденным чутьем на такие дела) моментально просек и деликатно оставил нас наедине.

Однако, когда мы добрались до нашей палатки, сексуальный настрой у Бриджид как рукой сняло.

— Мне очень неудобно, — сказал я (Бриджид уселась в гамаке. На лице у нее явственно читаюсь «Не влезай — убьет».) — Я совсем забыл про Эдвина. Деньги поделим на троих. Только представь, какую свадьбу сможет закатить Эдвин!

— Ты совершенно случайно узнал о бобохуаризе и теперь вздумал вывезти образцы из Эквадора и даже получить патент? Извини, Двайт, этого не будет.

Бриджид сняла сапоги и забралась под москитную сетку.

— Или ты хочешь повторения пройденного? Тебе мало того, что уже случилось с Южной Америкой? — Бриджид тряхнула головой, и свет от ее наголовного фонарика метнулся, точно вспугнутый беззащитный зверек. — Хочешь, чтобы получилось как с каучуковым деревом?

— А что с ним такого получилось? Вообще первый раз слышу, что каучук растет на деревьях.

Бриджид погасила фонарик — теперь мы сидели в кромешной тьме, какая, наверное, бывает только в сельве, — и спросила, известно ли мне, что резина попала в Европу из Южной Америки.

— Все откуда-нибудь да попадает, — философски заметил я, устраивая задницу в гамаке и стягивая резиновые сапоги, в то время как Бриджид объясняла, что в 1870 году один англичанин, совершенно безнравственный тип, контрабандой вывез из Бразилии семена каучукового дерева, в результате чего, не успела мировая общественность и глазом моргнуть, в Британской Малайзии раскинулись плантации каучуковых деревьев.

— Так что с середины двадцатого века Бразилия, Эквадор и Перу — страны, на территории которых исторически росло каучуковое дерево, — вынуждены резину импортировать, — мрачно закончила Бриджид.

Я хохотнул.

— Да, это так жестоко, в этом такая ирония судьбы, что действительно есть от чего рассмеяться. Это очень смешно, Двайт, — вывезти из страны ее основное достояние и начать ей же его продавать. А если ты вывезешь из Эквадора бобохуаризу и в качестве депилятора начнешь продавать ее богатым белым леди в Кито, Лиме и Нью-Йорке, результат будет тот же.

Несколько мгновений я прислушивался к шуму сельвы.

— Может, поделимся прибылью с эквадорцами?

Бриджид не ответила. Чем дольше слушаешь сельву, тем громче кажутся звуки — они нарастают, как звон единственного москита, который не встречает отпора со стороны спящей мертвецким сном жертвы. Звуки словно кромсали мое приподнятое настроение, и вот края уже обвисли жалкой, неровной бахромой. Мною овладело непонятное беспокойство. Нужно было что-нибудь сказать, и я сказал:

— Почему тогда эквадорцы сидят и не чешутся? Где их инициативность? Почему они ждут, когда явится безнравственный тип вроде меня, почему сами не сделают деньги на бобохуаризе?

— Это интересная особенность их психологии. Но вот еще что интересно: у тебя такие замашки потому, что ты родился и вырос в Новой Англии?

— А при чем здесь Новая Англия?

— Хорошо, объясню. Новая Англия очень богатая страна, и именно там начиналась нынешняя Америка. Согласен?

— Ну да, согласен.

— В Новой Англии у людей, помимо богатства, есть свобода — конечно, в той мере, в какой она вообще может быть. Согласен?

— Согласен.

— Зато страны Южной Америки, как ты, возможно, успел заметить, бедны и экономически зависимы. И компаний, производящих косметику, здесь единицы.

— Допустим. — Похоже, Бриджид вздумала инсценировать один из Платоновых диалогов, а мне отвела роль чурбана, который, как попугай, повторяет «Да, Сократ, верно, Сократ», пока не обнаружит, что противоречит сам себе.

— А как ты думаешь, Двайт, почему в Северной Америке засилье косметических компаний, а в Южной их почти нет?

— Знаешь, Бриджид, иногда у тебя прямо-таки менторский тон.

— Только иногда? Учту на будущее.

Я покачивался в гамаке. Вокруг шумела сельва; шум нарастал, что-то капало, сочилось, хлюпало, чавкало, чвокало, чмокало — в общем, отсыревало всеми способами.

— Что же ты замолчала, Бриджид?

Пусть говорит — у нее по крайней мере голос приятный.

И Бриджид стала говорить. В свете вышеизложенного, говорила она, весьма странно, что Новая Англия, а за ней и все Штаты, так разбогатели, в то время как Южная Америка прозябает в бедности. Я воспринимал данное обстоятельство как должное, по крайней мере до тех пор, пока Бриджид не подчеркнула, что Южная Америка напичкана природными ресурсами, в то время как Новая Англия свои скудные ресурсы растранжирила, причем в рекордно короткие сроки.

— Допустим, — снова сказал я, однако с меньшей уверенностью: в палатке было темно, хоть глаз коли. Казалось, что сельва — это огромный кокон; он стремительно вертится на единственной нитке, а в нем вертится наша палатка, наши гамаки, мы сами. Это верчение сбивало меня с толку.