Лекарство для двоих - [10]

Сестрички оказались на высоте, и ей удалось побороть депрессию.

Лейси вдруг поняла, что уже давно стоит у дверей отделения для грудничков. Подавив тяжелый вздох, она тихонько покачала головой и заставила себя двинуться дальше по коридору.

Лейси предполагала, что Иэн будет в кабинете один. Открыв дверь, она застыла на пороге – но не потому, что обнаружила в комнате постороннего, а потому, что этим посторонним оказался не кто иной, как Льюис.

Льюис… здесь, в кабинете Иэна. Тело ее налилось свинцом, стало неуклюжим, не способным выполнять заторможенные приказы мозга, а желудок вдруг взбунтовался и начал вытворять такие сальто-мортале, что она испугалась, как бы ее не вырвало тут же, прямо на ковер.

Иэн, совершенно не замечая ее потрясения, широко улыбнулся и дружески обнял за плечи:

– Льюис, хочу представить тебе моего доброго друга Лейси Робинсон. Лейси стояла у истоков призыва о помощи больным детям. И работала больше всех нас, вместе взятых.

Иэн одарил ее еще одной улыбкой.

– Джессика уже уехала? Жаль, что ей никак нельзя было остаться подольше. Конечно, она только на первом курсе и не хочет пропускать занятия. Джессика – это дочь Лейси, – донеслись до Лейси объяснения Иэна. – Должен признаться, мне трудно поверить, что у Лейси дочь-студентка!

Лейси почувствовала, как ее лицо начинает пылать от шока и мучительной неловкости. Она не могла заставить себя посмотреть на своего бывшего мужа… перенести презрение и безразличие, которые наверняка будут написаны у него на лице. Она понимала, что Иэн хотел польстить ей, он искренне считал, что она выглядит моложе своих тридцати восьми лет, и ему действительно трудно поверить в то, что она – мать Джессики. Но все это не помогало ей избавиться от отвратительного чувства – как будто она превратилась в одну из тех женщин, которые считают необходимым сообщить каждому встречному, что вышли замуж почти детьми и теперь со своими дочерьми совсем как сестры. От таких разговоров она всегда ежилась и жалела несчастных дочек, которые были как бы лишены возможности стать взрослыми и обречены жить в тени своих якобы гораздо более красивых и умных мам, цепляющихся за свою «юность». Тем не менее она упрямо молчала, не в силах раскрыть рот и возразить Иэну. Да и с какой стати, в конце-то концов, она должна оправдываться перед Льюисом?

Лейси видела его боковым зрением. Он стоял в затемненном углу комнаты, немного отвернувшись, как будто не хотел взглянуть на нее, узнать ее.

Она заметила, что его волосы были по-прежнему темными, не тронутыми сединой и точно такими же густыми и вьющимися, Как и раньше. Лейси не забыла, как любила трогать их, пропускать тугие завитки сквозь свои пальцы, завидуя чудесной естественной упругости, которой недоставало ее собственным волосам. Но он, казалось, был точно так же очарован струящимся водопадом ее ровных, прядей, их блеском, их легкостью… говорил, что ее волосы такие теплые и шелковистые, как пронизанный солнцем морской прибой. Когда они любили друг друга, он наслаждался прикосновением ее волос к своей коже, к своему телу. Бывало, когда он просил ее об этом, она терлась о него, как пушистый ласковый котенок, и тогда из его груди вырывался звук, похожий на сытое мурлыканье дикого зверя.

Он раскрыл сокровенные тайны своей и ее сексуальности – причем не только языком физического единения, но и разнообразием утонченных, изысканных удовольствий, которые можно доставить друг другу легчайшими, интимными и иногда самыми неожиданными прикосновениями. Он был одновременно нежным и страстным, требовательным и терпеливым. Он был лучшим из любовников – и худшим из мужей.

Лейси не выдержала напряжения и вдруг задрожала. Льюис еще ни разу не взглянул на нее прямо. Да и она на него. И тем не менее в ее памяти безошибочно и некстати возникло ощущение его пальцев на коже… любящих, нежных, ласкающих… пальцев, которые сейчас – она заметила! – были стиснуты в кулаки.

Он резким движением распрямил ладонь. Незнакомый жест. Своей непривычностью он должен был бы вырвать Лейси из плена воспоминаний, но нет, он лишь уничтожил остатки ее самообладания, всколыхнув внутри горечь и отчаяние. Конечно, Льюис изменился за прошедшие годы, и в высшей степени глупо скорбеть по такому ничтожному поводу, как появившаяся без нее привычка.

Он очень нервничает; непроизвольное движение пальцев не оставляло в этом никакого сомнения. Он нервничал и в тот вечер, когда сообщил ей, что хочет избавиться и от нее, и от их брака. Но тогда он использовал свою нервозность, чтобы соорудить между ними барьер, без слов сказать ей: «Не подходи ко мне. И думать не смей о том, чтобы коснуться меня». А она так глупо не послушалась… Он тогда отпрянул от нее, отшатнулся с отвращением, выдавая свою физическую неприязнь к ней. Иэн все еще продолжал говорить:

– Лейси практически самостоятельно организовала сбор средств для Майкла Салливана, поэтому-то я и хотел, чтобы вы встретились. Лейси, Льюис…

Больше она не могла выдержать. Первоначальное потрясение растаяло, но на смену ему пришло нечто худшее: какое-то тошнотворное волнение вкупе с острой болью и чем-то еще… чем-то таким, что она не смела даже анализировать.