Лёка. Искупление - [33]

«Почему тоска – зеленая? – спрашивала себя Лёка. – Зеленый цвет такой хороший. Как трава. Как листья. А тоска – какая же она? Ну какая? Она не живая. Как камень… Как глина…» С этой мертвящей тоской она просыпалась по утрам, с этой же тоской засыпала. Но и сны не приносили ей покоя – каждое утро она просыпалась в слезах, хотя и не помнила, что именно ей снилось. Впрочем, ей и не нужно было вспоминать – она и без того знала ответ.

А вот Димка перестал ей сниться. Совсем перестал, как будто такого человека никогда и не было в Лёкиной жизни. Когда-то она была бы этому очень рада – эти сны мучили ее, но теперь она этого даже не заметила.

И Станислав ей тоже не снился никогда. Чувства, которые раньше испытывала к нему Лёка, нельзя было назвать любовью, но она относилась к нему хорошо. Она прекрасно помнила о том, что в тот год, когда они были вместе, Стас ни разу не обидел ее. Если бы не смерть Даниила, Лёка, наверное, грустила бы о своем погибшем «принце». Но та боль заглушила все остальное.

В старом доме были телевизор и бобинный магнитофон. Телевизор почему-то не работал, а вот магнитофон исправно крутил бобины, хрипло извергая из себя мелодии прошлых лет. Лёка перетащила магнитофон к себе в комнатушку и ставила бобины отца, которые когда-то любила сама. Чаще всего она по сотне раз за день прокручивала одно и то же. Музыка не прогоняла тоску, но все-таки как-то дурманила, и Лёке становилось легче. Совсем чуть-чуть, но легче.

При таких обстоятельствах самым простым было бы начать пить и быстро упиться до смерти. Но Лёка не взяла в рот ни капли. При одной мысли об алкоголе ее начинало тошнить.

Человеческий мозг вряд ли способен долго оставаться один на один с совершенно неразрешимой проблемой – во всяком случае, мозгу Лёки бесконечная тоска сулила скорую гибель. Лёка вплотную подошла к грани, перейдя которую человек может существовать только в психиатрической лечебнице. Спасая себя, ее разум придумал выход.

В какой-то момент ей вспомнилась одна газетная статья. В ней автор утверждал, что в тот момент, когда душа человека покидает тело, он видит прекрасный солнечный луг, и его на этом лугу встречают родные, которые умерли раньше него. Лёка не могла вспомнить подробностей, может, она и не читала про это, а выдумала, но она ухватилась за этот луг, как утопающий хватается за соломинку.

С этих пор она начала ждать. Каждый день, каждая минута приближали ее к желанному лугу. Она была уверена – когда-нибудь она умрет, и этот луг будет. И на нем она встретит своего Данечку, любимого сына, уже подросшего, хотя все-таки маленького.

Словно наяву она видела эту встречу. Вот – запах трав, колышется легкий ветерок, светит теплое солнышко… Вот она идет по лугу, ноги по щиколотку утопают в траве, а ее сын – пятилетний или, может, семилетний, бежит к ней. Они встречаются, она плачет от счастья, ласкает его и говорит только одно: «Прости, прости, прости!».

Да, конечно, потом будет ад. Лёка ни на минуту не сомневалась в том, что именно ад она заслужила и именно туда будет отправлена после смерти. И в то же время она была уверена – луг будет тоже, и всемогущий милосердный Бог не лишит ее возможности попросить прощения у сына!

Кроме ожидания этой встречи, этого луга, в жизни Лёки не было ничего. А что нужно? Ничего. А чего хочется? Тоже ничего.

Она часами терпеливо сидела на диване и смотрела вдаль. Перед ее глазами всегда была серая стена, но это было неважно – Лёка была уверена в том, что когда-то стена исчезнет и появится долгожданный луг. Она смотрела, смотрела, смотрела, не желая пропустить даже минутку.

Ожидая смерти, Лёка тем не менее больше не пыталась убить себя сама – слишком мучительна была предыдущая попытка. Но она не сомневалась в том, что человек, который не хочет жить, и так не проживет долго. Она больше не смотрелась в зеркало и потому не понимала, насколько права. Если бы она смогла посмотреть на себя со стороны, то увидела бы худую женщину с серой кожей и воспаленными застывшими глазами. Седые пряди были не очень видны в ее светлых волосах, но после того прыжка с дерева она стала заметно клонить шею вправо. В те редкие минуты, когда ей все-таки нужно было выходить на улицу и ее видели прохожие, она выглядела так, что люди не решались заговорить с ней.

К счастью, выходить из дома ей было почти незачем. Во дворе находились колодец, сарай с углем и туалет. Больше вне дома Лёку ничего не интересовало.

Мама Лёки была запаслива и экономна. Она получала пенсии больше, чем могла потратить. Во времена Лёкиного студенчества мама помогала дочери деньгами, но излишки все равно оставались. На эти излишки пополнялись запасы продовольствия. Поэтому Лёка в наследство получила не только старый дом, но и несколько мешков сахара, муки и разных круп, а также больше десятка пачек соли и несколько банок с топленым жиром. К тому же в просторном погребе годами хранились консервированные огурцы и варенье. Все это было более или менее пригодно в пищу. Правда, одну из круп основательно попортил жучок, а другая горчила, но готовить кашу из всего этого было, в общем-то, можно. Каша никогда не получалась вкусной, но Лёке было все равно.