Легкое пламя. Триллер для двоих - [20]

А потом прошел год, и снова был день рождения Танечки, и снова ее дача. Она снова позвала Машу в гости. Ее голос был совершенно другим – веселым, вдохновленным, воодушевленным. Такой Маша не слышала ее никогда. Потом приехал Кирилл. И, правда, у него было какое-то странно детское лицо. Он сидел за столом, курил и что-то бубнил себе под нос. Выглядел он слегка туповатым или, возможно, после стольких рассказов о нем, таким он и должен был предстать теперь перед Машей во всем изыске обыкновенности. Маша даже не могла осознать, что это был Кирилл. Называла его про себя «человеком с детским лицом». Вот ему Танечка так настойчиво звонила, от него – заболела, по нему – плакала, чуть не спустила вниз с английской карусели собственного сына. Развалившись, как хозяин, он лениво бренчал на гитаре, попеременно поправляя трусы, как будто это был дорогой смокинг. Подруга Танечки в этот раз была почему-то без мужа, с которым, как оказалось, она недавно развелась. Танечка была беззаботна и весела. Веселье передавалось окружающим в утроенной синергетической пропорции. Единственной, кому было не по себе, была Маша. Даже Алешенька воодушевился, позвал ее на прогулку, крутил в руках игрушку, подаренную мужчиной с детским лицом, а потом Маша вместе с Колей сидели где-то в стороне, на шоссе, недалеко от местной бензоколонки. Маша настойчиво рассказывала ученику что-то о Боге, православном и еврейском, на что он с ученым видом ей тоже что-то рассказывал, то по-французски, то по-русски.

Наступал вечер. Впотьмах Маша добралась до предназначенной ей комнаты на третьем этаже. За стенкой раздавались стоны Танечки, она вздыхала, с силой выбрасывая воздух из легких, и Маше казалось, что ажурная прозрачная занавеска в ее комнате движется в такт голосу в соседней комнате, разговаривая с оживающим за окном ветром. Маша было одновременно жалко Танечку и гадко. Она понимала, что Танечка, наконец, счастлива, неистово, по-женски. Понимала, что она дико хотела, правдами и неправдами, чтобы Маша сама, почти физически почувствовала это ее счастье, была свидетелем его существованию, особенно после стольких унижений, который ей, Танечке, пришлось претерпеть до того момента, когда мужчина с детским лицом все-таки приехал на эту дачу и получил готовую на все Танечку. Понимала Маша и то, что в ее собственной жизни точно что-то складывается не так, если именно ее Танечка выбрала в свидетели, и если она сама с этой дачи не уехала моментально. Почему? Была этому какая-то тайная причина, которая совершенно сшибла Машу с ног, как будто ее публично раздели догола. Одна Машина подруга, впрочем, ей потом сказала, что Маша слишком серьезно ко всему отнеслась, но Маша для себя точно решила, что такого счастья она не хочет ни за какие коврижки, и что, по большому счету, у нее все будет не так плохо, если даже и не так хорошо.

* * *

Через неделю, когда Маша снова приехала к Кириллу, чтобы забрать вещи, он встретил ее прямо у парадного подъезда и с трагическим видом сообщил, что у Танечки только что украли Алешеньку, требуя миллион – за возвращение. Маша не подала виду, но на этот раз испугалась по-настоящему. Оказалось, что у самой интеллигентной на свете Танечки, которая сто лет как закончила Академию Художеств и всю жизнь проработала инженером, умерший отец владел половиной Петербурга, и что она, в настоящий момент находится в коме, так как «они» еще не позвонили. Пытаясь сообразить, что в таких случаях нужно делать, Маша торжественно обещала Кириллу, что будет обязательно заниматься с Алешенькой французским языком, как только его счастливо доставят обратно.

– Ты умная, или, что? – Кирилл был в бешенстве. – Ты не понимаешь, что произошло?

Маша не понимала, но постепенно отдавала себе отчет в том, что все оказалось не шуткой. Целую неделю она проторчала у телефона, ожидая очередного звонка Танечки и ее же прихода в квартиру, когда Танечка, рыдая и сокрушая по пути в туалет всю стоящую на кухне посуду, в который раз рассказывала о благородстве своего отца и об ужасе, ее постигшем. К счастью, Танечка была, действительно, волевым человеком, и, по истечении недели, ребенка вернули. Не тронули, продержали в темноте и в туалете, виновников задержали. Кирилл дико напился и в порыве откровенности рассказал Маше еще и о том, что у этой самой Танечки три года назад утонул сын, и что она сильная и добрая женщина. Обещание Маша сдержала и еще какое-то время преподавала Алешеньке французский язык, видимо, в надежде подружиться с Танечкой еще больше. Закончилась эта история, впрочем, несколько плачевно, так как Танечка в один прекрасный день сказала ей по телефону, что в ее услугах больше не нуждается. Маша списала это на плохое настроение и общий стресс, так идущий не только семье Кирилла, но и всем окружающим его чудо людям. Сил на жалость не было ни у кого, но все надеялись на отдых.

* * *

…Был август. Утром стало промозгло и сыро, Маша вышла на улицу и вдруг поняла, что – тепло. Она шла по улице, не зная, зачем и куда, и вдруг – увидела Славку. Не поверила, даже немного испугалась. И потому что показалось, и потому что не поверила. Он переходил улицу, и она видела теперь уже совсем отчетливо его хрупкую фигуру, бело-синюю морскую форму. Спокойно шел по Садовой улице и что-то насвистывал. Маша в один миг внутренне собралась, быстро затянула волосы в пучок и быстро пошла за ним. Он не оборачивался, медленно прогуливался, глядя по сторонам, нерешительно поправлял почти пустую кожаную сумку, которая болталась так некстати у него на плече совершенно неподобающим образом. Маша шла за ним как собака на поводке, не могла никуда свернуть, даже подумать о чем-то, оценить ситуацию. Дождь уже не крапал, а вдруг захлестал, все сильнее и сильнее. Ноги окончательно промокли, а зубы стучали так сильно, что ей пришлось зажать их одной рукой (другой она тщетно пыталась нащупать зонтик, который только гнулся, выставляя противные тонкие спицы наружу). Туман, вдруг обрушившийся на город, медленно застилал серой простыней едва заметный горизонт, машины пропадали из вида одна за другой, и даже витрины магазинов, размытые в молоке загустевшей атмосферы, вдруг куда-то канули, как потонули. Звон колоколов на Казанском соборе был гулким и непривычно далеким, странным. Маша прибавила шагу, и неслышно ползла уже практически на расстоянии двух метров от него. Славка зашел в парадную на Гороховой, и, видимо, услышав, что кто-то за ним идет, остановился и, не оборачиваясь, открыл дверь. Она проскользнула вслед за ним, сразу кинулась резко вправо, чтобы он не заметил ее лица. Когда она обернулась, на лестничной площадке его уже не было. От внутреннего отчаяния подкосились ноги, но она усилием воли напряглась и, закрыв глаза, пыталась собрать внутренние силы, которые, как ей казалось в тот момент, могли ей сейчас помочь идентифицировать правильное направление, помочь понять, куда Славка мог двигаться, вверх по лестнице, налево к лифту, вперед во внутренний двор. Интуиция, или что там еще могло у нее быть, сообщила, что он вышел во двор и уже открыл дверь во вторую парадную слева. Если она прибавит шагу, то обязательно его нагонит. Она рванулась вперед, дернула массивную дверь, которая на удивление быстро открылась, с грохотом ударив железным корпусом по каменной стене дома. Маша запрыгнула на первую ступеньку лестницы и бодро побежала наверх, отчетливо чеканя шаг по неровным шероховатостям, которые в этом здании, казалось, вросли в цемент и торчали из него под разными углами, как будто каждая ступень была с заметным провалом и разной ширины. Когда она добралась до второго этажа, то услышала, что дверь, наверху, заскрежетала. Она убавила шаг и крадучись прошла еще один пролет, притаившись за стенкой, как будто бы искала ту правильную точку, с которой будет видна квартира. Молодой человек в морской форме стоял напротив двери, явно собираясь туда войти. Маша одним махом добежала до двери и в тот момент, когда она уже готова была что-то крикнуть – дверь захлопнулась перед самым ее носом. Она замерла на месте как каменная и прождала под дверью с полчаса, а потом медленно села на ступеньку, пытаясь выйти из состояния странного полудрема, в которое ее как будто погрузили внезапно объявившиеся инопланетяне. На мобильный телефон позвонила Вера Ивановна. Маша медленно встала, спустилась вниз по лестнице и пошла в сторону Невского проспекта.