Легко - [60]
Нет, это явно не студенты психологии. Ну, если только очень самоироничные.
Бывают, конечно, и такие.
Помню, я однажды, относительно недавно, видел по телевизору, как уставший Франц Шаркези что-то объяснял, а приставала к нему какая-то сочувствующая журналистка, которую страшно интересовала цыганская жизнь, мультикультурность и все такое; не только эти жестокие события, произошедшие с ними, но еще и цыганская музыка, танцы, которые показывают в фильмах и документальных передачах, типа «Табор уходит в небо» или «Цыган». На каких инструментах вы играете? Какие танцы? Да ладно вам, наверняка. По случаю праздника. А вы знаете группу «Шукар»[30]? А кто это? — зашамкал Шаркези. Когда ему объяснили, самодовольно ответил: нет, это проблема, раз словенская группа, значит, не то. Ну, давай, журналисточка, флаг тебе в руки. Ты и занимайся его интеграцией. Ты ему построишь мост, а он для него, видите ли, недостаточно хорош. А эти шукары с успехом выступают на всех цыганских фестивалях. Словенская группа. И замечательная, между прочим.
Да кто это, черт возьми? Звуки доносятся прямо из леса.
Шулич: Ну, пойдем посмотрим.
Оборачиваемся в сторону леса. Агата стоит в нерешимости.
Агата: Может, мы вдвоем здесь останемся?
Я: Вот еще, мы должны быть вместе.
Агата надулась, и, чтобы предупредить возможный взрыв многословной цыганской агрессивности, я добавляю:
Я: Никто не знает, кто выйдет из леса. Здесь же волки водятся. Опасно тебе одной здесь оставаться.
Когда мы с Шуличем двинулись, она без лишних слов пошла за нами.
И в лес.
Пойти в лес ночью — это необычная идея, признаю. Сам лес — это вообще интересная идея.
В защиту этой своей, предположительно идиотской идеи — знаю, что так о ней думает Агата, может, и еще кто, но в данной ситуации это было единственное логичное решение — могу сказать, что в лесу было довольно светло. Да, это лиственный лес, бук кругом, на этой высоте еще фактически голый, так что лунный свет напрямую проникает через ветки и освещает запревшую листву, которая шуршит под ногами и напоминает ковер из мятой бумаги. Так что такой уж большой разницы между нашей поляной и лесной чащей не было. То, что на первый взгляд казалось таким предательским и опасным — все эти трухлявые сломленные сучья, перемежаемые спинами огромных белых живых камней, выглядывающих из-под листвы. Казалось, ногам несдобровать. Но когда мы зашагали в полную силу, оказалось, что не так все страшно, шелестит, конечно, ну и что с того? Сучья вполне можно обойти. Не знаю, как это делали партизаны. Шагаем очень осторожно. Так что пока ничего, держимся, не спотыкаемся.
Шагать нужно осторожно, потому что нам не хочется поднимать сильного шума. Даже не знаю почему. В конце концов все равно, может, медведь какой-нибудь испугается и убежит, если нас издалека услышит. Но ощущение такое, как будто мы находимся в какой-то церкви. Свод — это небо, луна — наверху. Но это не церковь, это глухомань. И веселая музыка. По-любому, нам уже понятно, что кто-то здесь есть, что этот кто-то за нами наблюдал, очень возможно, что наблюдает за нами и сейчас, его мы едва ли застигнем врасплох; или же этот кто-то был здесь, а сейчас уже у машины и растаскивает ее на запчасти, как стая муравьев разъедает дохлую жабу, — так что нам, в общем, особого смысла скрываться нет. Или есть. Если все они пошли туда, где нам готовят радушный прием, — может быть, это место находится именно там, куда нас заманивают музыкой. Бог его знает, что за прием. А раз мы не знаем, что нас там ждет, лучше подходить к этому месту потише, без особого шума; сохранить ощущение разведки, спецслужбы, особого знания; может, нам удастся подкрасться совсем незаметно и под защитой темноты первыми оценить ситуацию, прежде чем принять решение — показываться живьем или же нет. Так что можно хотя бы постараться не создавать лишнего шума. И я действительно стараюсь, Шулич — едва слышен. Может, из-за его профессиональной деформации, они же любят красться. А Агата — нет.
В ней нет ни следа грациозности. Никакой вообще пресловутой животной грации, которая должна бы украшать эти первобытные создания. Ничего подобного, она поднимается по холму как футболист, проклинающий идиота, закинувшего мяч в лесную чащу. Что ей сказать? Может, и не надо. Во всей ситуации смысла очень немного. Да и соплю я так, что слышно далеко, но тише у меня просто не получится. Подъем довольно крутой.
Не знаю.
Нет, я не расслаблен. Мне просто не удается собраться и размышлять трезво. Ощущение такое, будто что-то упрямой рукой стирает все мои мысли. Лучше тогда идти, чем просто сидеть и ждать, что случится дальше. Но это ощущение — оно мне не нравится. Как будто в подпитии. Может, это потому, что по идее я уже несколько часов должен был спать в своей постели, не знаю, сколько времени еще вообще осталось до утра, может, час или два. Все это нервирует. Ладно, мы делаем то, что должны, как нам подсказывает инстинкт самозащиты. Отступление, нападение. Только я к этому не привык. Я просто ощущаю неувязку, алогичность. Недостающее звено. Может, это именно то состояние, которое нужно, чтобы начать реагировать, не размышляя, а повинуясь первобытному инстинкту выживания? Я более привычен к кабинетным подвигам, там я многое умею. Не верю, что я не того сорта человек, я умею и люблю концентрироваться. Но похоже, я уже очень вымотался, чтобы сконцентрироваться. Да, похоже на то. Уже давно я должен быть в постели.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Книгу составили лучшие переводы словенской «малой прозы» XX в., выполненные М. И. Рыжовой, — произведения выдающихся писателей Словении Ивана Цанкара, Прежихова Воранца, Мишко Кранеца, Франце Бевка и Юша Козака.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.