Легко - [4]
В таком качестве я представляю собой объект, вполне заслуживающий внимания современного общества. При этом я думаю о других людях, о большом количестве других людей, главным образом о прекмурцах и прлекийцах. Поэтому мне нужно много плотов, причем каждый день. Сельскому хозяйству я таким образом даю возможность получения полноценных мясопродуктов и зерновых. А также возможность их рационального потребления, в разумных количествах. Я могу также служить воодушевляющим примером более эффективного использования энергоресурсов и для наших энергетиков, так как я представляю собой альтернативное решение, позволяющее сократить излишнее вмешательство в окружающую среду. Иногда я даже позволяю себе смотреть «Скорую помощь», поскольку я такая замечательная, что это уже не может уронить мой имидж, а остальное время посвящаю интенсивным размышлениям о нашем богатом культурном наследии; я вполне отдаю себе отчет в том, что речь идет о новых вызовах прогресса, а главное — о растущем спросе на новые ценности, на осмысление новых ценностей, которые нам даются с трудом.
ТУТ Иеремия в первый раз полоснул мамулю ножом, в этот самый момент, это я хорошо помню, мне стало как-то нехорошо. Действительно, в желудке что-то свело, было ощущение, что ударили ножом меня, хотя и чуть вскользь. Ее он с силой полоснул еще раз, а у меня в теле отдалось меньшим ударом, и как будто по лицу кулаком неслабо съездили. Сердце начало биться как сумасшедшее.
Знаю, что сама этого никогда не смогла бы сделать, правда, даже если меня очень разозлить. Что поделаешь, иногда человек просто нуждается в другом человеке. Иеремия полоснул ее сильно, только нож почему-то не вошел так глубоко, как я бы хотела, чтобы он вошел — а я хотела бы, чтобы нож прошел насквозь. Кстати, почему нет, разве у нас на кухне нет по-настоящему острых ножей? Мамуля, ну как же так, ведь это твой хваленый «Spitzenklasse Germany Rostfrei»[6]. Ты что, такая жесткая, или же это Иеремия так неловок? Однако ее как-то отбросило, то ли от силы удара, то ли она сама отскочила. Ну вот, мамуля, вот гляди, вот тебе и досталось. В любой момент башкой она вот-вот врежется в эту низкую лампу над кофейным столиком, и она закачается, производя эффект настоящего light show[7].
ТУТ Иеремия полоснул уже во второй раз, только мама снова отскочила, Иеремия как заорет: — Ну давай уже, чтобы долго не тянуть!
Саунд в эти секунды передать просто невозможно. Я думала, у нее выступит кровь на губах, но крови не было. Потом нож прошелся еще один раз, с третьей попытки Иеремия ее уже порядочно полоснул по горлу, так что, наконец, она появилась. Кровь, я имею в виду. Вот черт! Хлещет и хлещет. Все по нашему красивому ковру. О боже, если бы она только это видела. Но она не видит, ее качнуло, и она головой ударяется в угол кухни.
— Эй, осторожно! — срывается вдруг с моих губ, бог его знает почему. Черт, как это все, оказывается, бестолково, в этот самый драматичный момент она глупо ударяется башкой так, что даже у меня голова загудела. Нет, пусть она истекает кровью, а вот биться башкой об углы — это глупо. Если головой ударишься об угол, то нужен простой пластырь и компресс, а не все это. Я была уже готова сказать «эй, ничего страшного, я сбегаю принесу компресс», потому что просто физически чувствую, как у нее гудит голова. Что за идиотизм. Давай, Иеремия, не валяй дурака, давай, берись уж за дело! По-настоящему!
Я помню этот шум в голове, но, наверное, это шумела моя собственная кровь в ушах, а не что-то иное. Я схватила себя за горло и щипала себе кожу прямо там, на горле. Нервы, ничего не поделаешь.
Он снова ее полоснул, сзади пониже спины, и тут я вдруг возьми да и взорвись от смеха, ведь она так смешно закачалась всем телом, подвывая: Ой-ой-ой! Ну ладно, хватит! Это уже несерьезно. Давай по-настоящему, а не как в дурацких мультиках. Ведь она даже не падает. Но только мне уже не смешно, скорее — как-то неловко. Потому что противно. По-своему, наверное, это неприятно — быть так порезанным. Ладно, думаю, ОК, я ведь так и хотела, только дело в том, что сейчас даже мне было немного больно. Да, не очень-то приятно, если кто-то так неуважительно обращается с твоим телом, когда ты так заботился, чтобы с ним никогда ничего такого не случилось! Ну а чего ты хотела, черт бы побрал твои блинчики! Ты сама так решила! Это ты сама так глупо и по-идиотски решила встать на дорогу уничтожения, этой адовой деструкции! Какого черта ты себя так вела? Никто в этом не виноват, только ты сама! Так что хватит выглядеть так дешево, подохни с чувством стиля, открой широко глаза, остановись картинно, застони и спроси: за что? Пусть будет хоть что-нибудь в тебе от меня, а не так бестолково, неловко, что человека просто тошнит, глядя на тебя.
И ТУТ Иеремия ее резко полоснул сзади, в то время как она двинулась в другой конец комнаты, даже уже вовсе не смотря на него, жалко, убого, как недобитая курица.
— Так что у меня сегодня вечером точно будет вечеринка, — говорю я, при этом такое странное ощущение, будто голова у меня плывет, когда я делаю новый шаг, причем довольно быстро. Я не то чтобы тороплюсь, но просто нужно двигаться. — Винный погреб Шварцкоблеров вполне можно опустошить. И кто это сделает, если не мы? — Пусть течет вино, если течет кровь. Одно к одному.
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Левитан» посвящен тому периоду жизни писателя, что он провел в тюрьмах социалистической Югославии. Сюжет основывается на реальных событиях, но весь материал пропущен через призму творческого исследования мира автором. Автобиографический роман Зупана выполняет особые функции исторического свидетельства и общественного исследования. Главный герой, Якоб Левитан, каждый день вынужден был сдавать экзамены на стойкость, веру в себя, честь. Итогом учебы в «тюремных университетах» стало полное внутреннее освобождение героя, познавшего подлинную свободу духа.
Славко Прегл известен детско-подростково-юношеской Словении как человек, все про нее знающий и пользующийся в этой самой трудной читательской аудитории полным и безоговорочным доверием. Доверие это взаимно. Веселые и озабоченные, умные и лопухи, отважные и трусоватые — они в глазах Прегла бесспорно талантливы. За всеми их шуточками, приколами, шалостями и глупостями — такие замечательные свойства как моральные устои и нравственные принципы. При этом, любимые «гении» Прегла — всегда живые. Оттого все перипетии романа трогают, волнуют, захватывают…
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.