Легкая палата - [6]
Схема отработана. Тайные сборы, запретная литература, клятвы, жаркие споры до утра, доверительные шёпоты про гибнущую Россию. Перемен требуют наши сердца. Не надо прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнётся под нас.
Ан вместо жгучей юношеской мечты, что, дескать, Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишет наши имена – дали Олегу пожизненное. В восемнадцать лет, он еще и воздуху полную грудь не успел набрать.
Сиживал Олег и на этой кухоньке, цитировал тех же Стругацких: «Почему мы спрашиваем, что с нами делают? Почему никто из нас не спрашивает, что мы должны делать?» – А она – цитатой на цитату: «Олежка, наивысшая мудрость: смириться с окружающей действительностью. Переделывай не мир вокруг себя, а себя в этом мире».
Страшная, страшная вина согнула учительницу. Состарила и иссушила тело и душу. Ни к чему про это знать Женьке. Уж очень неуравновешенный, непредсказуемый характер: детский дом никому пока судьбу не упрощал и не устилал розами… И Костика предупредила: чтобы об Олеге ни-ни.
Женька сбилась с ног в поисках учительницы. Хуже малого ребёнка, ей богу. Людмила Серафимовна оставила на столе записку, что убежала по срочным делам. А им ехать в область, в стоматологию. Женя лучшего доктора нашла, у которого отторжение вживляемых зубов ноль целых, ноль чего-то ничтожного процентов.
Людмила Серафимовна явилась вечером, когда Женька уже и икры с тазик наметала, и пятый угол нашла. Идёт учительница усталая, еле волоча ноги. Смущённая, виноватая, а глаза сияют солнышками:
– Женечка, счастье, счастье! Веню берутся оперировать в Москве! Я сейчас от него. Он уж совсем духом пал, а тут воодушевился. Руки тянет – очень исхудали они у него, как палочки: «Людмила Серафимовна, если бы вы знали, как хочется жить! Жить хочется, больше ничего!»
– Так. Ну… Можете не объяснять, на какие деньги будет операция.
– Ты, Женечка, не обижайся. С завещанием я всё у нотариуса уладила. Правда, квартира немножечко дешевле тех денег выходит, что ты дала. Но я потихоньку… расплачусь потихоньку с пенсии, с репетиторства, ты не переживай…
Оставшиеся дни Женька с учительницей не то чтобы не общались, но недоговорённость присутствовала. Людмила Серафимовна ходила как побитая. Женька всё больше помалкивала. Всё тяжко о чём-то размышляла.
В промозглый сумеречный день, уже с утра похожий на вечер, Женька уезжала. Такси ждало у подъезда. Она встала в дверях со своим элегантным клетчатым чемоданчиком на колесиках.
– Вы меня извините, Людмила Серафимовна. Я тут всё думала. Людмила Серафимовна, может, хватит? Перед кем вы всю жизнь притворяетесь, кого играете? Я понимаю, что героиню какого-то классика, только запамятовала – какого. Ну, ей-богу, скучно и смешно, Людмила Серафимовна. Всё суетитесь, тычете в нос своей справедливостью, добротой… аж скулы сводит. Да не доброта это, а… слизнячество. Чем вы гордитесь-то? Кого воспитали – учительница с рабской зарплатой, рабской психологией? Таких же рабов, поколение неудачников? Я, ладно, выскочила замуж в Италию. Славик нырнул в водку. Олежка – в тюрьму. Веня чуть в смерть не выскочил – да вы вцепились, пока не пустили. Ау, Людмила Серафимовна! Проснитесь: урок давно кончился. Идёт жизнь.
Какое белое, прямо-таки южное солнце! И это в сентябре: в первом мирном, послевоенном. Ровеньковская средняя школа: с парадного входа – женское отделение, с чёрного входа – мужское. Двор – огромный шевелящийся, неправдоподобно пышный ковёр из девчоночьих бантов, ярких осенних букетов. Духовая музыка, вальсы из динамика. Поздравления, взволнованные весёлые лица, смех.
Праздничная улица залита солнцем. Школьное крыльцо залито солнцем. Класс залит солнцем. В огромные, во всю стену, окна бьёт свет. Технички промыли их до прозрачности – словно стёкол и нет вовсе. Дрожащие от горячего белого ветра фрамуги пускают по классу гигантских солнечных зайцев.
В большом косом столбе солнечной пыли, как в луче прожектора, у классной доски стоит юная Людочка. На ней отутюженное шерстяное платье до щиколоток. Белейшие кружевные воротничок и манжеты. В волосах учительниц (дирекция распорядилась) не должно быть ничего, кроме скрепок-невидимок или тёмного рогового гребешка. Но Людочка в первое в её жизни первое сентября позволила себе легкомысленную ленту в горох. Она легко охватила её чистые, блестящие волосы.
– Здравствуйте, дети! Меня зовут Людмила Серафимовна. Я ваш учитель, а вы мои ученики. Начинаем урок.
ОЛЕНЬКА
Любимый стишок про Айболита на ночь рассказан. Серёжик, укладываясь спать, барахтался всем тельцем, зарывался, крутился в ситцевых голубых волнах с полосатенькими рыбками.
Оленька утыкала одеяло, чмокнула в пахучую макушку:
– Спи.
– Мам, – вдруг затихнув, сказал с тревогой Серёжик. – А в Африке Бармалей папу точно не поймает?
– Ну что ты, дурачок. Нет никакого в Африке Бармалея. Там тепло, растут пальмы, и мартышки воруют с них кокосы. А если папа не приедет, летом мы сами поедем к нему.
Первое слово, сказанное Серёжиком, было «папа». Это при том, что он видел папу по два часа вечером. В остальное время над ним склонялась, его целовала, тискала, выгуливала, читала ему книжки, купала, кормила – всё делала она. В тихой безропотной Оленьке взыграло материнское самолюбие. Однажды она весь день учила сынишку говорить «мама» – и даже добилась приличных результатов… Вечером, когда в дверях послышался знакомый поворот ключа, Серёжик бросился в прихожую с воплем «Мама!!!»
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Почти покорительница куршевельских склонов, почти монакская принцесса, талантливая журналистка и безумно привлекательная девушка Даша в этой истории посягает на титулы:– спецкора одного из ТВ-каналов, отправленного на лондонский аукцион Сотбиз;– фемины фаталь, осыпаемой фамильными изумрудами на Мальдивах;– именитого сценариста киностудии Columbia Pictures;– разоблачителя антиправительственной группировки на Северном полюсе…Иными словами, если бы судьба не подкинула Даше новых приключений с опасными связями и неоднозначными поклонниками, книга имела бы совсем другое начало и, разумеется, другой конец.
Это сага о нашей жизни с ее скорбями, радостями, надеждами и отчаянием. Это объемная и яркая картина России, переживающей мучительнейшие десятилетия своей истории. Это повествование о людях, в разное время и в разных обстоятельствах совершающих свой нравственный выбор. Это, наконец, книга о трагедии человека, погибающего на пути к правде.Журнальные публикации романа отмечены литературной премией «Венец» 2008 года.
В эту книгу Людмилы Петрушевской включено как новое — повесть "Город Света", — так и самое известное из ее волшебных историй. Странность, фантасмагоричность книги довершается еще и тем, что все здесь заканчивается хорошо. И автор в который раз повторяет, что в жизни очень много смешного, теплого и даже великого, особенно когда речь идет о любви.
Масахико Симада – экстравагантный выдумщик и стилист-виртуоз, один из лидеров «новой волны» японской литературы, любящий и умеющий дерзко нарушать литературные табу. Окончил русское отделение Токийского университета, ныне – профессор крупнейшего университета Хосэй, председатель Японского союза литераторов. Автор почти полусотни романов, рассказов, эссе, пьес, лауреат престижнейших премий Номы и Идзуми Кёка, он все больше ездит по миру в поисках новых ощущений, снимается в кино и ставит спектакли.«Красивые души» – вторая часть трилогии о запретной любви, в которую вошли также романы «Хозяин кометы» и «Любовь на Итурупе».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.