Легкая нажива - [31]

— Как-нибудь в другой раз, Эл. Надо на работу.

— Ты и так вышел на несколько корпусов вперед, мог бы и расслабиться немного, а?

Спустившись вниз, Хью позвонил Тэмплу, но телефон не отвечал. Он положил записку в конверт, опечатал его и оставил в ячейке Тэмпла. Потом у него состоялся долгий и неприятный разговор с Ладори: кое-что сверх счетов. Из-за этого обедал Хью позже обычного. В четыре часа у него появилась возможность сделать перерыв для отдыха, он надел плавки и направился к бассейну.

Высмотрев в море загорающих Бетти, Хью подошел к ней:

— Почему бы тебе не сидеть каждый день на одном и том же месте?

— Я люблю, когда ты за мной охотишься, дорогой, это тебя выводит из равновесия. Я только десять минут как перекусила. Чувствую себя словно выжатый лимон.

— Симпатичный лимон, только небольшие круги под глазами выдают усталость.

— У тебя, похоже, энергия сегодня тоже не очень-то бьет через край, дружок.

— Черт возьми, меня разбудили на заре, и, до того как я снова заснул, что-то было еще. Ты знаешь.

— Нет, не знаю. А что это было?

— А вот если оно и дальше так будет, то нас выселят из дома за дурное поведение.

— Болтун несчастный.

Тут Хью увидел полотенце, расстеленное на траве рядом с ее шезлонгом.

— Ты что, нашла друга? — спросил он, и голос его слегка изменился.

— Твои друзья — мои друзья. Это Тэмпл, он сейчас плавает. А Викки пошла по магазинам. Трезвый он гораздо симпатичнее. Да, а ты все сделал? Говорил с Элом?

— Да. Переговоры назначены на завтра, на вторую половину дня.

Широко улыбаясь, подошел Тэмпл. Наклонив голову, он стучал по ней рукой, стараясь освободиться or воды в ухе.

— Рановато ты появился, Хью. Я только было собрался приятно побеседовать.

— Бетти не станет слушать всяких подозрительных типов из Нассау.

— А это мне решать, кого слушать, джентльмены.

— Ты взял записку, Тэмпл? — спросил Хью.

— Да, спасибо. Сегодня ко мне вернулась моя уверенность.

Хью посмотрел на него. Нет, с этим загорелым человеком, сидящим здесь на высокооплачиваемом солнце с поблескивающими капельками воды на сильных плечах, ничего не случится. Тэмпл Шэннард непобедим.

* * *

Гомер Гэллоуэлл из Форт-Уэрта, штат Техас, прибыл в Лас-Вегас в субботу, в четыре часа дня, на своем «Апачи», пилотируемом рано облысевшим молодым человеком по имени Скотти. Большую часть пути Гомер спал. Скотти чувствовал себя свободнее, когда старик спал. Это было лучше, чем сидеть рядом с ним, не говоря ни слова, уставившись прямо вперед, не отводя глаз ни вниз, ни в сторону.

За четыре года работы в «Гэллоуэлл компани» он только второй раз вез самого старика и первый — его одного в этом самолетике. Шеф-пилот Паркер дал Скотти подробные наставления: «Лети, как по учебнику, парень. Делай все так, будто рядом с тобой сидит инструктор. При посадке все маневры выполняй, словно пилотируешь пассажирский авиалайнер на семьдесят мест, и у тебя не будет проблем. Не говори ни слова, если нет нужды. Богом заклинаю, не помогай ему подниматься или выходить из самолета. Если он что говорит тебе, отвечай как можно короче и быстро. Когда что приказывает, слушай так, чтобы ничего не упустить».

— Тебя послушать, грубоват он, Джо, — заметил тогда Скотти.

— Еще как, парень. У него этих миллионов долларов вчетверо больше, чем тебе лет, и получил он их не через примерное поведение, это наверняка. Это старая ящерица, греющаяся на солнышке и размышляющая, что бы этакое выкинуть. Мимо него не пролетит, не проползет ничего — схватит, не промахнется. Он крепкий и проворный, тоже как ящерица.

— Зачем ему в Вегас? — спросил Скотти.

— А я откуда знаю? Может, он ему принадлежит. Он может владеть целым городом, а никто и знать не будет. Он платит нужным людям в четыре раза больше, чем нам с тобой, только за то, чтобы его имя не попало в газеты. Не попало, Скотти! Так что ты возьми на себя только пилотирование, а он уж пускай сам думает, что потерял в Вегасе.

Сейчас, когда они летели над горами, Скотти думал, как мало этот старик напоминает традиционный образ техасского богача. Он был худощав, довольно высок. Похоже, в молодости этот человек обладал немалой физической силой, с годами мускулы ужались, но осталась прочная жилистость. Одет он был в немодную тройку черного цвета с золотой цепочкой от часов, носил очки в белой металлической оправе, удобно покоившиеся на горбинке носа. На старике были черные ботинки с круглыми носами, дешевый яркий галстук, замусоленный в районе узла от многократных завязываний, и черная традиционная шляпа, какие носят на ранчо, поношенная и запыленная. Суровое, худощавое, изрезанное складками и обветренное лицо выдавало в нем человека, который в первой половине своей жизни много спал на земле. Руки, загрубевшие от прежних трудов, в шрамах, с красноватыми костяшками пальцев, лежали на коленях и казались великоватыми для него.

«Увидишь такого на автобусной станции, — думал Скотти, — примешь за рабочего ранчо, у которого выходной день. Никогда не возникнет мысли о нефти и участках земли, по которым он, может, сам никогда и не проезжал, обо всем другом, что, говорят, у него есть — газетах, радио— и телекомпаниях, химических заводах, буровых в Мексиканском заливе. Ну никогда не догадаешься по внешнему виду этого старого сукина сына».