Легкая корона - [4]

В один из вечеров, когда мы сидели, трепались, гоняли чаи, вдруг резко, со стуком, распахнулась дверь и вошел редактор. Злой как собака.

— Почему бардак? Почему никто не работает? — заорал он. — Что за шум постоянный отсюда, все жалуются, что вы работать не даете! Почему посторонние в комнате? Здесь серьезный журнал, а не проходной двор! Так, все посторонние, кто не работает в журнале, милости прошу, скатертью дорога!

Народ потянулся на выход. Но я словно прилипла к столу, на котором сидела: во-первых, не люблю, когда на меня орут, а во-вторых, я так прикипела к этому месту, что посторонней себя не считала.

— А это что за чудо в перьях? — это он про меня.

Я в тот день была в дедовом кителе и армейских штанах. На груди скромно болтались пять медалек с Гагариным. Ну и в очках, конечно. Все посмотрели в мою сторону и промолчали. Делать нечего, пришлось говорить самой, хоть и страшно было, что наорет сейчас на меня и выгонит взашей.

— Я Алиса, — сказала я со значением.

— Ну и что, раз ты — Алиса, теперь можно на столе сидеть?

Слезла со стола, демонстративно села на стул, нога на ногу. Подумала, раз все равно пропадать, так с музыкой, в смысле, для меня главное — не потерять лицо. Сняла очки и с вызовом посмотрела ему в глаза.

Но он усмехнулся, взял стул и сел напротив.

— И что ты можешь, Алиса? Писать можешь?

— Она нам письмо написала, что собирается покончить жизнь самоубийством, и я ее позвал. А теперь она сама отвечает на письма. С ней много народу переписывается, — сказал Рома Ширяев, один из авторов «20-й комнаты».

Я выпучила глаза, потому что в первый раз услышала, что хотела покончить с собой. Но промолчала. Наверное, он знает, что делает. Может быть, раз я такая трагическая особа, меня не попрут отсюда? Редактор взял письма, которые пришли на мое имя, и бегло их просмотрел.

— Судя по твоему внешнему виду, ты увлекаешься роком. Могла бы писать на темы, связанные с роком? С тем, кто раньше у нас писал, пришлось расстаться, и нам нужен кто-то, кто разбирается во всем этом. Ничего пока не обещаю, все зависит от твоего материала. Хочешь попробовать?

— Можно взять интервью у Виктора Цоя, — выпалила я, не подумав.

— Н-да, Цой — это интересно. У Цоя есть потенциал, его уже пару раз показали по телевидению. Ну, попробуй.

Надо было каким-то образом раздобыть телефон Цоя. В редакции мне дали номер чувака, который, по их словам, знал все и всех.

— Ты постарайся ему понравиться. А то он тебя пошлет; он, в общем, — парень резкий, — такой совет дал мне Ширяев, переписывая телефон «резкого» чувака в мою записную книжку.

— А кто он такой, как его зовут?

— Зовут Сергей Громов. Он как раз писал в «20-й комнате» о роке до того, как ты появилась. Ушел, хлопнув дверью, — был не согласен с… ну практически, со всем был не согласен. Конфликтный тип. Но в роке разбирается потрясно, уже несколько лет издает журнал о рок-культуре «Гонзо». Самиздат, конечно…

О, этот журнал я читала, и он мне нравился. «Значит, он крут, этот Громов, — подумала я, — может и съесть меня с потрохами…»

ЗНАКОМИМСЯ

Набирая номер Громова в первой же телефонной будке рядом с редакцией, я сильно нервничала. Как представиться, что сказать? Ну, я имею в виду: «Вот я заняла твое место, а ты теперь, пожалуйста, дай мне свои связи, чтобы я могла получить дивиденды»? Не нужно быть особо резким, чтобы сразу послать за такую наглость. «Хочешь быть крутой, поговорить с Цоем — на здоровье, сама старайся, доставай телефон».

Представилась, начала объяснять, в чем дело. Мужчина на том конце провода, интеллигентный, с очень приятным голосом, говорил со мной прекрасным русским языком, матом не ругался и вообще, кажется, отнесся ко мне достаточно серьезно, так что я немного расслабилась. И тут кто-то начал ломиться в будку, нагло барабаня ладонью по стеклянной двери.

— Тут какой-то козел не дает спокойно поговорить. Минутку подожди, сейчас я с ним разберусь, — сказала я Громову и свирепо обернулась к интервенту. — Ну, чего надо? Не видно, что я разговариваю?

Увидев переклеенные пластырем очки на пол-лица и дико всклокоченные волосы, он со страхом и омерзением на лице отступил на несколько шагов.

Присмотревшись, я узнала его — это был мой бывший преподаватель анатомии из медучилища, Жан Борисович Горин — милейший человек, мамин сослуживец. Горина я любила, поэтому решила поздороваться по-человечески, все-таки больше года не виделись. Я повесила трубку и вышла из кабинки. Он попятился.

— Пожалуйста, пожалуйста, можете говорить сколько хотите. Я подожду, — скороговоркой пробормотал он, глядя в сторону, и махнул рукой как будто в направлении телефонной будки, а на самом деле отгоняя меня.

— Жан Борисович, здравствуйте. Вы меня не узнаете? — я сняла очки. — Это я, Алиса Бялая.

Он всмотрелся в меня и, кажется, узнал.

— Алиса?! А мама вас видела?! — у него в голове не укладывалось, что мама могла выпустить меня из дому в таком виде.

Громов, которому я перезвонила, был заинтригован, поскольку ему, на основе собственного опыта, могло показаться, что вся история закончится в отделении. Он продиктовал мне телефон Цоя.