Легионы Рима на Нижнем Дунае: Военная история римско-дакийских войн (конец I – начало II века н. э.) - [39]

Император в задумчивости вертел в руках длинную варварскую стрелу, словно предчувствуя скрытую угрозу в этом крылатом послании смерти. Он подобрал ее несколько дней назад на покинутом поле боя, заинтересовавшись небольшим острым шипом на наконечнике. Солдаты уверяли, что он отравлен и что раненный им человек погибает на месте в страшных мучениях. После прошедшей битвы подобных стрел нашли сравнительно немного, но что произойдет, если их будут тучи? Озабоченный взгляд Траяна вновь упал на притихшую в ожидании нападения крепость даков. Нет, решил император, штурмовать такую могучую цитадель без осадных орудий, с многочисленной, но уставшей армией в начале подкрадывающихся холодов и распутицы было бы безумием. Тем более что место в низине, где расположились войска, болотистое, нездоровое. Для лагеря не подходит. Даже жители здешних мест предпочитали ставить свои деревянные избы на сваи. Покинутые бежавшим под защиту стен населением, они безжалостно поджигались солдатами вспомогательных частей. Воины мстили врагу за гибель товарищей в долине Бистры, и остановить их было невозможно, да и не нужно. Варвары должны знать, как сурово карает непокорных римский меч[89].

Оставив после некоторого раздумья под блокированными Тапами около половины своей армии во главе с Лаберием Максимом, Траян с вексиляциями нижнедунайских легионов двинулся дальше на северо-восток. Где-то там, среди белой пелены клубящегося над вершинами гор густого тумана, должна находиться столица даков Сармизегетуза.

Погода все больше портилась. Сравнительно теплые, солнечные дни сменялись промозглыми и дождливыми. По утрам изнеженные преторианцы зябко кутались в длинные шерстяные плащи. Несладко приходилось испанским, италийским и подтянутым из Мезии восточным подразделениям, чей личный состав привык к жаркому климату Средиземноморья. В октябрьские ноны, миновав полосу густого леса, легионы вышли к верховьям Стрея. Защищающий переправу небольшой дакийский форпост оказался брошен. Траян на этот раз спешил. Строить мост не позволяло время. Надо было до наступления серьезных холодов хотя бы наметить основные подходы к главному городу Децебала для дальнейшего генерального наступления. Саперные части еще не вернулись из долины Бистры, где заканчивали возведение кастелла, поэтому несущуюся с ближайших гор маленькую речушку решили переходить вброд. Но внезапно, к удивлению императора, среди находящихся в авангарде войск произошла заминка. Принципалы из числа знаменосцев и музыкантов, опустившись на колени, с содроганием трогали руками огненно-ледяную прозрачную воду. Они отказывались повиноваться приказам и лезть в смертоносный дакийский Стикс. Виноградная трость так и летала по спинам легионеров. Еще минута, и строй равномерно двигающейся походной колонны смешался бы, ломая ряды.

Создавшееся затруднительное положение исправил примипил IV Флавиева легиона Гай Цесий Силвестр. Ветеран, прошедший суровую школу первых дакийских войн 80-х гг., поспешил к своей когорте, на ходу успокаивая подчиненных. Затем, раздевшись по пояс и сложив доспехи с оружием на щит, офицер храбро вошел в убийственный поток. На середине, где вода достигала груди, Силвестр остановился, держа свои тяжелый груз, словно атлант, над головой[90]. От нестерпимого холода кожа его посинела, лицо исказила гримаса, а мышцы напряглись, сопротивляясь стихии. Психологический барьер был преодолен. Скользя по камням, поднимаясь и падая, помогая себе заостренными древками знамен, солдаты начали переправляться на другой берег. Траян не забудет подвиг примипила и весной 102 г., уже в Мезии, когда армия будет отдыхать, наградит его золотой нагрудной цепью.

В этот год зима в Карпатские горы пришла очень рано. За пять дней до ноябрьских ид нудно стучащий по стенам претория дождь сменил первый снег. Он тут же таял, густыми хлопьями медленно опускаясь на чавкающую под ногами грязь. Еще неделя-другая и перейти заледеневшие перевалы будет невозможно. Казалось, сама природа мешала римлянам достичь намеченной цели.

Варвары явились ночью. Конные и пешие, они беспорядочной толпой сгрудились у ворот полевого лагеря, привлекая к себе внимание часовых стуком оружия о пестро разукрашенные овальные щиты и громко требуя, чтобы их пропустили внутрь к императору[91]. Глаза их в ярком свете пылающих факелов возбужденно блестели из-под взлохмаченных косм. Кривая недобрая ухмылка играла на бородатых лицах. Оживленно жестикулируя, даки на ломаной латыни заявили, что представляют царя Децебала и пришли для переговоров. Посланный к ним навстречу Ливиан не поверил ни единому слову выступившего из рядов варваров огромного полуобнаженного великана в плаще, хотя тот, выражая показное миролюбие, вытянул вперед огромную, похожую на сук дерева, правую руку.

Траян в сопровождении Суры, окруженный знаменосцами, поднялся на недостроенную стену. Бросив взгляд на посольство, он сразу понял, что то не имеет полномочий, так как состоит из простоволосых, незнатных «коматов», слово которых, как он слышал, не считалось в государстве даков решающим. Вряд ли Децебал послал их с серьезными намерениями. Всего скорее, это была очередная коварная уловка царя, преследующая цель остановить упорно рвущегося к столице врага. Подняв руку и потребовав тишины, император заявил притихшим варварам, что ни один из них не будет допущен в римский лагерь, пока не сойдет с коня и не бросит оружие. Но и после этого им вряд ли есть на что рассчитывать, кроме как на цепи да колодки, в изобилии имеющиеся в обозе. Он будет говорить лишь с самим Децебалом, а не с его рабами, которые скоро станут римскими. Тессерарии не спеша переводили речь принцепса, и по мере перевода лица посланцев все больше и больше мрачнели, а последние слова вызвали негодующий вопль. С ненавистью оглядываясь на высокий частокол полевого лагеря, уходили даки обратно в горы, исчезая среди непроглядной тьмы осенней ночи.