Легион обреченных - [16]

Потом мы принесли клятву. Капеллан произносил наизусть несколько слов, рота хором повторяла их, тем временем один из нас стоял перед ротой и касался тремя пальцами острия обнаженной шпаги коменданта. Это было частью сцены.

Над тихой площадью раздавался гул голосов:

— Я клянусь Богом — нашим Отцом Небесным — священной клятвой — что во всех боях — буду сражаться верно, с сознанием долга — и отдам жизнь — если потребуется — за фюрера, народ и отечество — приносящий эту клятву — должен знать — что она запечатлена в его сердце — и если он нарушит эту священную клятву — пусть Всемогущий Господь смилуется над его душой — ибо тогда он утратит — право жить — и будет мучиться — целую вечность — в адском пламени — аминь.

После этого мы пропели Deutschland, Deuschland uber alles![8]

Так мы прошли нашу конфирмацию, но подарков по этому случаю не получили.

На другой день нас разбили на группы от пяти до пятнадцати человек и снабдили новым походным снаряжением. Мне и еще нескольким людям выдали черный мундир и берет танковых войск, а на следующее утро мы отправились под командованием фельдфебеля в билефельдтские казармы. Там нас тут же сунули в готовящуюся к отправке на фронт роту и погрузили в воинский эшелон.

НАША ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

— Неужели эта рота должна все время обременяться преступниками, черт бы вас побрал? Отвратительно! Смотри, если допустишь хоть малейшее нарушение дисциплины, потребую, чтобы тебя отправили обратно в тюрьму, где тебе давно бы следовало умереть, и будь я проклят, если не сделаю этого. Тюрьма — самое место для типов вроде тебя.

Таким приветствием встретил меня командир пятой роты, располневший гауптман Майер, мучитель новичков. Но к подобному обращению я привык.

Меня направили во второй взвод, которым командовал лейтенант фон Барринг, и тут начали происходить непривычные для меня вещи.

Барринг протянул руку и стиснул мою в крепком, дружелюбном пожатии. Подобных вещей офицер в прусской армии просто не может делать, однако он сделал; и, сделав, сказал:

— Добро пожаловать, парень, добро пожаловать в пятую роту. Ты попал в отвратительный полк, но нам нужно держаться заодно и облегчать себе жизнь. Иди к двадцать четвертому товарному вагону, доложи о своем прибытии унтер-офицеру Байеру, он командир первого отделения.

И улыбнулся — улыбка была широкой, искренней, веселой, улыбкой славного, дружелюбного молодого человека.

Я был совершенно ошеломлен.

Я быстро отыскал двадцать четвертый вагон, и мне показали унтер-офицера Байера. Он сидел у большой бочки за игрой в карты с тремя партнерами — невысокий, крепко сложенный, лет тридцати пяти. Я остановился, как полагалось, в трех шагах от него, щелкнул каблуками и громким, отчетливым голосом начал доклад:

— Герр унтер-офицер, осмелюсь…

Дальше у меня дело не пошло. Двое из четверых подскочили с ведер, на которых сидели, и вытянулись в струнку. Унтер-офицер и четвертый повалились навзничь, выпустив из рук карты, разлетевшиеся, будто сухие листья на осеннем ветру. Несколько секунд все четверо таращились на меня. Потом рослый, рыжеволосый обер-ефрейтор заговорил:

— Черт возьми, приятель! Ты перепугал нас до смерти. В тебя, небось, Гитлер вселился. Что дернуло такого плоскостопого навозного жука, как ты, явиться и помешать миролюбивым бюргерам за их невинным занятием? Скажи, кто ты и что ты.

— Докладываю, герр обер-ефрейтор, что я пришел от лейтенанта фон Барринга доложить о своем прибытии командиру первого отделения унтер-офицеру Байеру, — ответил я.

Байер и четвертый, все еще лежавшие на спине, поднялись; все четверо уставились на меня в ужасе, словно готовые разбежаться с криками в разные стороны, если я приближусь к ним хотя бы на шаг. Потом все разом громко захохотали.

— Слышали его? Герр обер-ефрейтор. Ха-ха-ха! Герр унтер-офицер Байер, ха-ха-ха! — воскликнул рыжеволосый обер-ефрейтор, потом повернулся к унтер-офицеру и с низким поклоном заговорил: — Ваше достопочтенное превосходительство! Ваша обожаемая светлость, ваше пленяющее великолепие, герр унтер-офицер Байер, осмелюсь доложить…

Я в замешательстве переводил взгляд с одного на другого, будучи не в силах понять, что здесь такого забавного. Когда приступ смеха прекратился, унтер-офицер спросил, откуда я прибыл. Я ответил, и все сочувственно посмотрели на меня.

— Кончай ты тянуться, — сказал рыжий. — Штрафной полк в Ганновере. Теперь понятно, почему так ведешь себя. Мы решили, что ты хочешь разыграть нас, когда щелкнул каблуками; но, видимо, тебе очень повезло, что еще можешь ими щелкать. Ну, что ж, добро пожаловать!

С этими словами я был принят в первое отделение, и час спустя мы катили к Фрайбургу, где нас должны были превратить в боевую единицу и отправить для специального обучения в то или иное место обезумевшей Европы. По пути мои четверо спутников представились, и с этими четверыми я был потом неразлучен.

Вилли Байер был на десять лет старше нас, поэтому носил прозвище «Старик». Он был женат, имел двух детей. По профессии был столяром, семья его жила в Берлине. Из-за политических взглядов провел полтора года в концлагере, потом его «помиловали» и отправили в штрафной полк. Старик спокойно улыбнулся своим мыслям: