Легенды вырастают из травы - [6]

Шрифт
Интервал

1989–1991. «Валькирия».

1992–1995. «Волкодав». 1995–1996. «Волкодав: Право на поединок». Откровенное фэнтези. Странное, непривычное, многими решительно отметаемое, но бесспорное фэнтези.

Что бы Марии Семеновой по-прежнему вести свой гордый драккар в кильватере Стеблин-Каменского? Зачем покидать поприще, на котором ей заведомо нет равных, да еще сейчас, в расцвете моды на Скандинавию? На что ей сдался собственный вторичный мир, о котором «никто, кроме нее, не знает» (и, соответственно, никто не оценит эрудиции историка)?

Первое, что приходит в голову, — «исчерпала тему». Проехалась удалой поляницей по эпосу и сагам, использовала все возможные сюжетные ходы и эффектные положения… Что ж, некая правда в этом есть. Нелегко будет после Семеновой взойти на палубу драккара любому другому потомку словен! Не сразу и придумаешь, как и про что писать. Но если посмотреть чуть повнимательней, становится понятным, что этот колодец не нашим ведрышком вычерпывать. Вот, к примеру, Харальд Гилли, норвежский конунг, наполовину ирландец по крови (правда, взошедший на престол уже после окончания так называемой «эпохи викингов») — рядом с сагой о нем блекнут «Хроники Амбера». Кстати, Мария Семенова упомянула его в своем очерке, опубликованном «Террой».

Однако подозреваю, что рассказа про него она не напишет. Ни про него, ни про Олава сына Трюггви, ни про Сигурда Крестоносца… По крайней мере в ближайшие десять лет. Не мы исчерпываем темы, тема исчерпывает нас. Приходит время, когда кончаются совпадения наших пристрастий и реалий конкретного времени. Сколько бы ни было чудес в том мире, тебе там более ничего не нужно. Может быть, Мария Семенова сказала все, что хотела сказать о тех норвежцах и славянах. Жаль, что ей не пришелся по душе Харальд Гилли (и вообще времена после Харальда Золотоволосого), и что грамотеев она любит меньше, чем воинов — старается отдавать им должное, но будь это Тилорн или Абу Джафар, рядом с воинственными главными героями они неизменно проигрывают. Жаль, но делать нечего — не любы. Пусть пишут про них другие.

А тут как раз зашевелилась и подняла голову «чудесная реальность» «Валькирии», и сочинительница исторических романов шагнула в дверь между мирами, как многие до нее. Может быть, неохотно, сопротивляясь до последнего, а может быть, с восторгом — не наше дело.

Слышу ехидное замечание: «Ни то, ни другое. Переводчица «Конана» просчитала конъюнктуру и не ошиблась». На это господин дракон велел сказать, что а) сработать на конъюнктуру можно было побыстрей и попроще, б) трагичность, присущая Волкодаву, работает скорее против коммерческого успеха — средний читатель фэнтези не любит слишком несчастных, в) подцепить заразу чудес и магии, которая нынче носится в воздухе, не значит «просчитать конъюнктуру». Сегодня тому, кто пожелал бы освободиться от влияния фэнтези, пришлось бы зажмурить глаза, заткнуть уши и не дышать. Нетнет, такие вещи пишутся сами для себя.

Не надо быть провидцем, чтобы угадать, чем обогатит жанр фэнтези специалист-этнограф, владеющий литературным слогом. По реалистичности выдуманного мира стосковались многие. Тем, кто предпочитает прозу поэзии или Игре, уже мало простого упоминания меча и плаща, им, видите ли, охота знать, как пристегивали ножны, как ковали меч и какой застежкой скреплен плащ, а заодно — как поднимали кубки и какими словами взывали к Богам. (Да и поэтам, и игрокам это может быть небезынтересно.)

Более сложный вопрос: что принесет самой Семеновой обращение к жанру фэнтези?

Иногда и от волшебника может быть польза

А что вообще дает этот жанр? Возможность, вместо того чтобы отправляться в библиотеку за точными сведениями — «просто выдумывать», то есть выбирать из практически бесконечного множества. (Полагаю, никто не станет спорить, что ни один из этих двух методов не является «легким» по сравнению с другим.) И конечно, возможность, которая привлекает литераторов даже больше, чем всех остальных людей: поставить себе на службу сверхъестественные силы, это сверхмощное (в умелых руках) выразительное средство.

С ним можно обойтись по-разному. Можно найти вымышленный элемент, содержащий в себе всю плоть и кровь будущей книги: завязку и развязку, оригинальные ситуации, любовь и ненависть героев и философскую подоплеку. Мир, идеальный для реализации сюжета, и сюжет, возможный только в этом мире. Вымысел несет на себе повествование, как Мальстрем несет бочонок или та черепаха — Землю. (Так делают те, кого обычно называют «мастерами фантастики». Два примера, навскидку: Роджер Желязны, Г. Л.Олди.)

Можно поступить иначе: освободить вымысел от необходимости работать на сюжет, скорее поставив сюжет на службу вымыслу. Не есть ли важнейшая причина, побуждающая хоббитов отправляться в странствия, — «повидать эльфов»? А какую роль играют в интриге «Властелина колец» чары эльфийских песен? Да никакой. Тем не менее вычеркнуть эти песни равносильно убийству книги.

Наконец, можно эксплуатировать «небывальщину» наравне с историческими реалиями и/или достижениями науки: надо вооружаться — не забыть бы про магию, надо подглядеть за врагом — попросим магов, надо пролететь за ночь двести миль… Словом, удобный и зачастую весьма полезный (хотя бы своей способностью будить воображение) вспомогательный элемент.


Еще от автора Елена Владимировна Клещенко
Я ничего не могу сделать

«Благополучная местность, подумал Ханс. Все-таки их зацепило меньше. Лес на горном склоне совсем не казался больным: «платаны» чередуются с «елями», кустарника мало, но это и понятно – под кронами темно. Острые стебли травы уже приподнимают бурую листву, первоцветы показывают синие и белые бусины, и совсем по-земному пахнет прелью. Ни железа, ни радиации…».


Лишний час

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дежа вю

Фантастический детектив – особый поджанр фантастики, объединяющий детективный сюжет с научно-фантастической проблематикой. Достоинства и особенности обоих поджанров позволяют получить интереснейший литературный сплав, в чем читатель убедится, прочитав произведения, включенные в антологию. «Дежа вю» Павла Амнуэля – произведение многоуровневое. Где происходит убийство? Происходит ли оно вообще? Кто преступник, кто жертва, и не является ли убийца жертвой жестокого преступления? Ответить на эти вопросы пытается частный детектив, но и читателю предоставлена возможность предложить свои версии странных событий.


Мир Стругацких. Полдень и Полночь

Что произошло у рифа Октопус? Откуда взялся на Марсе канал имени Москвы? Чем закончилась история тринадцати подкидышей, которых так опасался Рудольф Сикорски? Что связывает катастрофу на Далекой Радуге и таинственную планету Пандора?Аркадий и Борис Стругацкие, Олег Дивов, Роман Злотников, Евгений Лукин и другие в сборнике, посвященном миру далекого будущего, легендарного «Полдень, XXII век»!Произведения братьев Стругацких, включенные в сборник, публикуются впервые!


Серое перышко

Сказка про Фини́ста — Ясна сокола на научно-фантастический лад. Рассказ участвовал в конкурсе Cosa Nostra «Любовь и Чужие». Опубликован в «Химии и жизни», 2008, №3. На обложке: акварель художницы Beata Gugnacka.


Коллеги, или Приключения двух врачей и джентльменов на Антильских островах

Не самый светлый период в карьере капитана Блада: зима 1688–1689, Тортуга, ром. В таверне к нему за столик подсел человек, который учился медицине в Лондоне и Париже и, в отличие от бакалавра Питера Блада, остался в профессии, хотя, подобно ему, имел и другое увлечение. Познакомились, разговорились, выпили, еще выпили. А когда капитан проснулся, ответ на вопрос «где я?» превзошел самые смелые его ожидания… Никогда — никогда! — не заключайте сделок с пьяными. Фанфик по трилогии Рафаэля Сабатини о капитане Бладе, новый персонаж — историческое лицо.


Рекомендуем почитать
Вертинский. Как поет под ногами земля

«Спасибо, господа. Я очень рад, что мы с вами увиделись, потому что судьба Вертинского, как никакая другая судьба, нам напоминает о невозможности и трагической ненужности отъезда. Может быть, это как раз самый горький урок, который он нам преподнес. Как мы знаем, Вертинский ненавидел советскую власть ровно до отъезда и после возвращения. Все остальное время он ее любил. Может быть, это оптимальный модус для поэта: жить здесь и все здесь ненавидеть. Это дает очень сильный лирический разрыв, лирическое напряжение…».


Пушкин как наш Христос

«Я никогда еще не приступал к предмету изложения с такой робостью, поскольку тема звучит уж очень кощунственно. Страхом любого исследователя именно перед кощунственностью формулировки можно объяснить ее сравнительную малоизученность. Здесь можно, пожалуй, сослаться на одного Борхеса, который, и то чрезвычайно осторожно, намекнул, что в мировой литературе существуют всего три сюжета, точнее, он выделил четыре, но заметил, что один из них, в сущности, вариация другого. Два сюжета известны нам из литературы ветхозаветной и дохристианской – это сюжет о странствиях хитреца и об осаде города; в основании каждой сколько-нибудь значительной культуры эти два сюжета лежат обязательно…».


Пастернак. Доктор Живаго великарусскаго языка

«Сегодняшняя наша ситуация довольно сложна: одна лекция о Пастернаке у нас уже была, и второй раз рассказывать про «Доктора…» – не то, чтобы мне было неинтересно, а, наверное, и вам не очень это нужно, поскольку многие лица в зале я узнаю. Следовательно, мы можем поговорить на выбор о нескольких вещах. Так случилось, что большая часть моей жизни прошла в непосредственном общении с текстами Пастернака и в писании книги о нем, и в рассказах о нем, и в преподавании его в школе, поэтому говорить-то я могу, в принципе, о любом его этапе, о любом его периоде – их было несколько и все они очень разные…».


Ильф и Петров

«Ильф и Петров в последнее время ушли из активного читательского обихода, как мне кажется, по двум причинам. Первая – старшему поколению они известны наизусть, а книги, известные наизусть, мы перечитываем неохотно. По этой же причине мы редко перечитываем, например, «Евгения Онегина» во взрослом возрасте – и его содержание от нас совершенно ускользает, потому что понято оно может быть только людьми за двадцать, как и автор. Что касается Ильфа и Петрова, то перечитывать их под новым углом в постсоветской реальности бывает особенно полезно.


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Аннотации к 110 хорошим книгам

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.