Легенды - [8]

Но Котелок достал его своей дубинкой, и Роланд врезался в медленно вращающиеся колеса перевернутого фургона, вместо того чтобы проскользнуть мимо него. Он оказался на четвереньках, еще пытаясь подняться, увернуться от обрушивающихся на него ударов. Он уже видел, что зеленокожих не пять, не десять. А гораздо больше. С Главной улицы на городскую площадь спешили не меньше тридцати мутантов. Не горстка выродков, а целое племя! Да еще ясным днем, под жарким солнцем! Он-то привык считать, что заторможенные мутанты вылезают из своих нор только в темноте, как жабы. А с такими, светоустойчивыми, он никогда не сталкивался. Они…

В красной жилетке действительно была женщина. Ее голые груди стали последним, что увидел Роланд, когда мутанты сжали кольцо. Он еще пытался вскинуть один из больших револьверов (перед глазами плыло, но едва ли это обстоятельство помогло бы мутантам, если б Роланду удалось открыть огонь: Джейми Дикарри говорил, что Роланд может стрелять с закрытыми глазами, потому что его пальцы имеют собственные глаза). Но револьвер вышибли из его руки в пыль. И хотя пальцы второй по-прежнему сжимали рукоятку из сандалового дерева, Роланд понял, что выстрелить ему не удастся.

Он ощущал их запах, тошнотворный запах гниющей плоти. Или так пахли его руки, которые он поднял, чтобы защитить голову? Руки, которые побывали в отравленной воде, когда он снимал медальон с шеи убитого юноши?

Дубинки обрушивались на него со всех сторон, словно зеленокожие хотели не только убить его, но размолотить все кости. И, проваливаясь в темноту, Роланд не сомневался, что это смерть. Он услышал стрекотание насекомых, лай собаки, перезвон колоколов, затем все звуки слились в один. Наконец оборвался и он. Темнота окончательно поглотила Роланда.

ГЛАВА 2

Возвращение в реальный мир. Между небом и землей.

Белоснежная красота. Еще двое болезных.

Медальон

Таким путем возвращаться в реальный мир Роланду не доводилось. Приходить в себя после сильного удара (несколько раз случалось и такое) — это одно, пробуждаться от сна — другое. Тут он словно поднимался на поверхность из темных глубин.

Я умер, подумал он в какой-то момент… когда способность думать частично вернулась к нему. Умер и поднимаюсь в тот мир, где живут после жизни. Так и должно быть. А пение, которое я слышу… это поют мертвые души.

Чернильная тьма сменилась темной серостью грозовых облаков, затем молочной белизной тумана. Наконец туман начал рассеиваться, изредка сквозь него пробивались солнечные лучи. И все время ему казалось, что он поднимается, подхваченный мощным восходящим потоком.

Но вот ощущение это начало слабеть, яркий свет все сильнее давил на закрытые веки, и только тогда Роланд окончательно поверил, что он все-таки жив. И убедило его в этом стрекотание насекомых. Ибо слышал он не пение мертвых душ, не пение ангелов, о которых иногда рассказывали проповедники Иисуса-человека, а стрекотание насекомых. Маленьких, как сверчки, но таких сладкоголосых. Тех самых, которых он слышал у ворот Элурии.

С этой мыслью Роланд и открыл глаза.

И уверенность в том, что он жив, разом пошатнулась, ибо Роланд обнаружил, что висит между небом и землей в мире ослепительной белизны. Даже подумал, что парит в вышине между белоснежных облаков. Стрекотание насекомых обволакивало его со всех сторон. Слышал он и перезвон колоколов.

Он попытался повернуть голову и качнулся в неком подобии гамака, который тут же протестующе заскрипел. Стрекотание насекомых — точно так же стрекотали они в Гилеаде на закате дня, — ровное и размеренное, словно сбилось с ритма. И тут же в спине Роланда словно выросло дерево боли. Он понятия не имел, куда протянулись жгущие огнем ветви этого дерева, но ствол точно совпадал с его позвоночником. А особенно сильный болевой удар пришелся на одну из ног: оглушенный болью, стрелок даже не мог сказать, на какую именно. Должно быть, ту, по которой пришелся удар дубинки с гвоздями, подумал он. Боль отдалась и в голове. Прямо-таки не голова, а яйцо с разбитой скорлупой. Роланд вскрикнул и не поверил: каркающий звук, долетевший до ушей, сорвался с его губ. Вроде бы до него донесся и лай пса, которого он отогнал от убитого юноши, но скорее всего ему это лишь почудилось.

Я умираю? Я еще раз очнулся перед самой смертью?

Рука гладила его по лбу. Он ее чувствовал, но не видел: пальцы скользили по коже, останавливаясь, чтобы помассировать какую-то точку. Нежная рука, желанная, как стакан холодной воды в жаркий день. Он уже начал закрывать глаза, когда голову пронзила ужасная мысль: а если эта рука зеленая и принадлежит она тому чудищу в красной жилетке с болтающимися сиськами?

А если и принадлежит? Что ты можешь с этим поделать?

—Лежи тихо, парень. — Голос молодой женщины… может, даже девушки. Разумеется, первым делом Роланд подумал о Сюзан, девушке из Меджиса.

— Где… где…

— Лежи спокойно. Не шевелись. Еще нельзя. Боль в спине уже утихала, образ боли — дерево с огненными ветвями — остался, потому что его кожа пребывала в непрерывном движении, словно листья на ветру. Как такое могло быть?

Он отсек этот вопрос, отсек все вопросы, сосредоточившись лишь на миниатюрной прохладной руке, которая гладила его лоб.