Легенды Потаповского переулка - [36]

Мы хохотали до слез, так смешно изображал Б. Л. эту неприличную, но такую «исторически верную» ситуацию.

Всем писателям и семьям давали талоны на обед в соседний дом — что находилось в этом доме, никто не знал и этим не интересовался, главное — обеды были по тому времени роскошны. Но однажды Б. Л. обогнул это загадочное здание, подошел к нему с парадного входа и увидел вывеску, оповещавшую, что это свердловская ЧК. После этого аппетит у него несколько испортился.

Из Свердловска разъехались по селам. Б. Л. с семьей поместили в пустовавшую избу, где на них и накинулись оголодавшие сибирские клопы. Местный председатель дал ему ружье, предупредив, что ночью по деревням бродит много бандитов из высланных. Это было то самое время, о котором так хорошо сказано в романе, — когда со всей России сорвало крышу, и все очутились под открытым небом. Ночью в уральской деревне, затерянной в лесах, могли постучать в окно — хозяин выхватывал из-под подушки винтовку, дулом открывал форточку и объявлял, что будет стрелять, а в ответ слышал: «Воронежские мы, раскулаченные. Дай поесть, Христа ради». На другую ночь это были орловские, на третью — новороссийские… Ночами по стране бродили целые племена, перемещались народы, а утром председатель спрашивал, как спится гостям. Спалось плохо.

Председатель, в котором заговорила природная сметка и желание поразить москвичей своей изобретательностью, придумал гениальное средство от клопов: утром, к величайшему удивлению Б. Л., он ввез в избу на тачке целый муравейник, попросил всех выйти и запер избу на целый день. К вечеру муравьи съели всех клопов, и теперь Б. Л. полагалось спать спокойно.

Потрясенные народной мудростью сибиряка, мы провожаем Б. Л. до освещенного шоссе, он машет нам на прощанье рукой в белой варежке и скрывается за занавесом серого, густого, январского снега.

Сколько таких вечеров, озаренных присутствием Б. Л., его смехом, рассказами, память о которых отнюдь не тускнеет с годами, скрыто за прокопченными стенками безвестной избы! И мы ничего не записывали. Иногда только Жорж, примостясь между печкой и кроватью, заносил аккуратным своим почерком что-то в блокнот.

Правда, некоторым утешением служит мысль, что наши вечера все-таки записаны — помимо нашей воли — и запись эта в какой-нибудь засекреченной кассете хранится до поры до времени в архивах известного учреждения. Думать так у нас были некоторые основания. Это был поистине маленький детектив, имевший, увы, весьма тягостное продолжение, но в ту зиму воспринимаемый лишь как развлечение.

Началось с того, что у нашей глухой симпатичной хозяйки появился дядя, не очень вязавшийся с общим представлением о ее семействе. В черной дорогой шляпе он разгуливал по огороду, часто уезжал в город. Иногда его посещали такие же «дяди» — в шляпах в плащах. Но как-то милая наша Маруся не выдержала и под страшным секретом рассказала матери, что это вовсе не дядя, а совершенно незнакомый ей мужчина. Что не так давно в цех, где она работала, пришел перепуганный завкадрами, вызвал ее и познакомил с человеком, отрекомендовавшимся работником милиции. Тот показал Марусе свое удостоверение и доверительно сообщил, что милиция начала слежку за членами банды, которые, как она предполагает, совершили несколько убийств в Баковке и окрестностях и местом встречи которых служит «фадеевский» шалман. Изба наша, как уже говорилось, находилась как раз напротив этого заведения. Он попросил у Маруси разрешения установить в ее комнате для наблюдения за объектом аппаратуру, контролировать которую должны работники милиции, а чтобы все это не получило огласки, обязал Марусю не только не разглашать секрета, но для успокоения квартирантов (то есть нас) выдавать оперработника за своего родственника.

Потрясающе, что это нас не обеспокоило! До чего же мы были наивны! Правда, после того, как Маруся поведала об этой тайне матери — и даже показала фотографию бандита, которую ей дал для опознания «дядя», мы заволновались. Конечно, рассказали об этом и Б. Л„и Жоржу. Б. Л. собственноручно обследовал стенку, выходящую на шалман, и к нашей великой радости, нашел в ней отверстие, в котором торчало что-то, что вполне могло быть наблюдательной трубой. Это нас успокоило. Да и версия с бандой была так правдоподобна! Конечно, мы боялись подвести Марусю, и обсуждали происшествие шепотом, но стена, отделявшая нас от ее комнаты, была так тонка, а аппараты так совершенны!

Видимо, чтобы окончательно рассеять наши подозрения, в один прекрасный день, когда все мы были дома, к пресловутому шалману подкатил настоящий «черный воронок», человек пять арестовали и запихали в него, после чего «дядя» простился с Марусей, сказав, что дело окончено. Хотя все было разыграно, как по нотам, кое-какие сомнения у нас оставались, и, помню, мать за определенную сумму уговорила по знакомству какого-то техника приехать на дачу с установкой, способной, как он уверял, обнаружить записывающее или передающее устройство. Он обошел с этой машинкой весь огород, облазил нашу комнату и сказал, что такое устройство определенно есть и оно находится на половине хозяйки.