Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо - [5]

— Эрик, ну? В чем дело?

— Лучше тебе этого не знать.

Он не шутил. Голос его звучал не по-человечески размеренно и монотонно — значит, Эрик не прилагал никакого усилия, чтобы придать интонацию звукам из своего голосового аппарата. Я никогда еще не слышал, чтобы мой напарник так говорил!

— Выкладывай, в чем дело! — потребовал я. — Даже самое худшее.

— Ладно. Я совсем не чувствую турбореактивных двигателей. Мне как будто сделали анестезию позвоночного столба.

Словно большой снежный ком ухнул мне в желудок!

— Проверь, не сможешь ли ты послать двигательные импульсы как-нибудь по-другому, — я старался говорить предельно спокойно, и оттого мой голос прозвучал так же механически-безжизненно, как голос Эрика. — Испытай двигатели наугад!

— Но я же их не…

— Знаю, что ты их не чувствуешь, но ты же помнишь, как ими управлять! Вот и попробуй это сделать!

— Хорошо.

Несколько секунд он молчал, потом заговорил снова:

— Ничего не выходит, Крис. Я пробовал два раза, но ни хрена не получилось!

«Ни хрена» — это было уже лучше. Хотя Эрик все еще говорил пугающе ровно, в его формулировки уже просочились эмоции. Слава Богу, он начал приходить в себя!

Зато мне становилось все паршивее. Съежившись в кресле, я пытался собраться с мыслями, но все мои мысли разбежались, как испуганные овцы. А пастух из меня никудышный.

— Что ж, рад был познакомиться с тобой, Эрик, — в конце концов со вздохом произнес я. — У нас был прекрасный экипаж, ты оказался прекрасным товарищем…

— Оставь свои нежности на потом! Лучше проверь меня… Давай-давай, пошевеливайся!

Я никак не прокомментировал это бесцеремонное требование, потому что голос моего приятеля наконец-то стал прежним. Покорно оставив кресло, я направился по мягко покачивавшемуся полу к дверке в передней стене кабины.

За этой квадратной дверкой четырех футов в поперечнике находился Эрик. Его центральная нервная система, с головным мозгом наверху и спинным, свернутым для компактности в спираль, была помещена в прозрачный контейнер из особого пластика. Сотни проволочек вели изо всех отсеков корабля к его нервам, разбегавшимся от центральной нервной спирали и жировой защитной мембраны.

В космосе нет места калекам. Примите это к сведению и не вздумайте назвать так Эрика — мы оба этого не любим. Нет, мой приятель вовсе не никчемный инвалид, а идеальный космонавт — куда более идеальный, чем, скажем, ваш покорный слуга. Его система жизнеобеспечения весит вдвое меньше моей, к тому же занимает в двенадцать раз меньше места. Зато остальные его «протезы» составляют большую часть корабля. Например, турбодвигатели подсоединяются к той паре нервных стволов, что когда-то управляли движением его ног, и десятки тонких нервов в этих стволах ощущают и регулируют топливное питание, температуру двигателей, дифференциальное ускорение, ширину всасывающего отверстия, ритм вспышек… То есть, ощущали и регулировали раньше, пока что-то там не разладилось.

И все же я не смог найти повреждение в нервных связях, хотя и проверил их четырьмя разными способами.

— Проверь остальные, — попросил Эрик.

Деваться было некуда, и я провернул эту дьявольскую работенку, угробив на нее два с лишним часа. Абсолютно все нервные связи оказались целыми. Насос усердно работал, жидкость, заменяющая моему приятелю кровь, была достаточно обогащена, значит, турбонервы никак не могли «заснуть» от недостатка питания или кислорода. Цепляясь за последнюю надежду, мы с Эриком проанализировали его «кровь», и заключение нашей экспертизы было самым ужасным. С Эриком все было в полном порядке… Во всяком случае, с той его частью, которая находилась внутри кабины.

— Прими мои поздравления, старина! — слегка дрожащим голосом проговорил я. — Ты здоровей меня.

— Согласен, коллега. А что это у вас с голосом? Чем-то обеспокоены, мистер Почемучка?

— Слегка. Боюсь, мне придется выйти наружу.

— Тогда ты должен прыгать от радости, Крис. Вот оно — героическое свершение, о котором столько мечталось!

— Всегда подозревал, что в глубине души ты меня ненавидишь! Успокойся! Я ищу скафандр.

Скафандр отыскался в шкафчике с аварийными инструментами, а мог бы лежать в еще более дальнем закутке, потому что его вовсе не предполагалось использовать. Наши «ангелы-хранители» из НАСА не разрешали посадку, пока не будут досконально исследованы дальние подступы к планете. Еще хорошо, что кто-то настоял, чтобы подобная амуниция все-таки входила в нашу экипировку.

Я однажды видел, как эту громоздкую штуковину испытывали в боксе с высоким давлением и температурой — и знал, что сочленения металлопластового скафандра теряют подвижность через пять часов, обретая ее вновь после остывания материала. Предполагалось, что больше пяти часов человек все равно не выдержит в той плавильной печи, которая называлась венерианской атмосферой.

— Эрик, как ты? — с идиотской надеждой окликнул я. — По-прежнему не чувствуешь двигателей?

— Абсолютно. Говорю тебе, это похоже на местную анестезию.

— Что ж, в этом есть и плюсы — по крайней мере, не испытываешь боли, верно? Сейчас мы на высоте двадцати миль… Надеюсь, мне не придется исполнять на корпусе акробатические трюки в этих средневековых доспехах?